В станице много новостроек. Но пожалуй, самая главная — будущий санаторий. Издавна считалось, что в этих местах самая вкусная на Дону ключевая вода. А сейчас геологи нашли еще и минеральную, близкую по своему со ставу к лечебным водам Старой Руссы и Паланги. Московские архитекторы создали проект санатория. На левобережье — в зеленом урочище как раз напротив станицы — вырастет скоро в сосновом лесу шестиэтажное здание стекла, алюминия и бетона.
Станичному театру казачьей молодежи пошел уже третий десяток. Еще Качалов называл этот театр собратом по искусству. Первым спектаклем была в нем, конечно, «Поднятая целина», и Шолохов не только помогал писать инсценировку, но и подбирал костюмы, декорации. В войну театр сгорел от фашистской бомбы, пришлось строить заново. Я попал на премьеру комедии «Чужой ребенок» — пьесы старой, не потерявшей, однако, остроты в наше время. И хотя актерам-любителям подчас не хватало мастерства, надо было видеть, как тепло принимали их зрители, радовались искренней, непосредственной игре, — не так уж часто заглядывают ведь сюда ростовские (не говоря уже о столичных) гастрольные труппы.
На репетиции казачьего хора бородатые и безусые хористы разучивали новую мелодию, написанную директором Дома культуры Петром Прокофьевичем Крамсковым. Здесь многие пишут песни, например учитель Петр Михайлович Косоножкин, недавно уехавший из Вешек на партийную работу в Морозовский район, сложил знаменитые песни «Сторона, сторонушка», «Колхозная величальная», «Донская моя сторона». И конечно, в репертуаре хора — старинные казачьи песни. Задорно взлетала одна из них: «Ой, да взвеселитесь, донцы, храбрые казаки, честью, славою своей». Мне это напомнило покойного Ремарка, писавшего в «Трех товарищах»: «Мы услышали хор донских казаков. Это была очень тихая песня. Над хором, звучавшим приглушенно, как далекий орган, витал одинокий ясный голос. Мне показалось, будто отворилась дверь, вошел старый усталый человек, молча присел к столику и стал слушать песню своей молодости… Пение, постепенно затихая, растаяло, наконец, как вздох…» И было жалко, что песня так вмиг оборвалась.
А потом хор сыграл еще «Пчелушку» — ту самую, что напел для него Шолохов. Маршировали на месте, будто осиливая воинский путь с озорным, радостным напевом. И плескалась в этом напеве, брызгала солнцем река, кружилась лукаво пчелушка, шутила с бесстыжей купальщицей, вспоминая которую уходили казаки воевать, и наступала па радость печаль, делая радость пронзительной, невозможной… Ни на какой другой не может быть похожим казачий хор — он неповторим и единственный в своем роде.