Легкий ветерок пронесся по полу, а потом что-то хлопнуло. Я открыла глаза и оглянулась. Франциска исчезла, оставив в молельне меня одну. И конечно же, дверь оказалась запертой снаружи. На осознание, что подруга заманила меня в ловушку, ушло совсем чуть-чуть времени.
– Франциска! – позвала я и попыталась выдавить дверь.
Прислушалась. Вокруг стояла нереальная тишина. Страх окатил меня адреналиновой волной, но вроде отступил, не породил паники. И за это я ему была благодарна.
Снова постучала в дверь, не надеясь, что кто-то услышит. Сделала это, потому что должна была сделать хоть что-то.
Почему она так поступила со мной? Зачем заманила в ловушку? Франциска выбрала день, когда лорда не было дома. И она об этом точно знает. Сэр Берингар, поглощенный своей «наукой» вряд ли хватится меня до наступления темноты. Порой мне кажется, что он вообще далек от реальной жизни, пребывает в каком-то своем мире, сотканном колдовством. Джитта может забить тревогу раньше, но и то вряд ли. Сама виновата – методично приучала ее к собственной независимости, запрещала навязываться и даже ругала за это. Вот она и привыкла, что в ее услугах я не нуждаюсь, и появлялась, в основном, только по утрам, чтобы помочь мне одеться, да вечерам, когда готовила ко сну.
Что же получается? Что мое отсутствие вряд ли кто заметит до наступления ночи. И все равно я не понимала, на что рассчитывала Франциска. Рано или поздно (лучше раньше, конечно, пока не умру тут от жажды и голода) меня найдут, и тогда станет известно, кто со мной это сделал. Так размышляла я, но совсем недолго. Очень скоро все стало на свои места.
Гроза началась внезапно. Оповестив о себе оглушительным раскатом грома, она принялась изливать на иссушенную землю ушат за ушатом. Дождь обрушивался нешуточным потоком на молельню, но сделана она была так добротно, что ни одна капля не просачивалась внутрь. Свечи продолжали весело потрескивать, только вот проникающая через щели в двери сырость заставляла немного мерзнуть. Не спасала даже накидка, в которую я куталась, сидя на ступени у алтаря. Жара моментально сменилась осенней прохладой.
На душе было гадко и до слез становилось жалко себя. Последнее чувство гнала, как одно из самых бесполезных. Вот уж что все время мешает сосредоточиться на главном, так это жалость к себе. Помню, тетка мне любила внушать, что плакать можно только от боли, но не от жалости. И сейчас я с ней была согласна.
Как я и предполагала, ненастье зарядило надолго. Благодаря ему сумерки опустились на землю быстрее чем обычно. Меня клонило в сон, но я совершенно не представляла, как можно устроиться на ночлег здесь. Ведь кроме алтаря и канделябров в молельне больше не было ничего. И пол был земляной, утрамбованный.