Примерно те же вопросы мне задавали и во время лекции-дискуссии, состоявшейся через день в советском культурном центре. Здесь, однако, при общем дружественном отношении аудитории явно недружественно вел себя маленький шустрый полуподросток (как потом мне сказали, студент медресе). Он был уверен в «политических причинах интереса СССР к Востоку» и сетовал на недостаточное, по его мнению, освещение в нашей литературе «роли ислама и распространения арабского языка во всем мире». Других слушателей, помню, интересовало отношение советских арабистов к спору о способах производства на Востоке. Из их вопросов стало ясно, что они представляли себе доколониальное алжирское общество как совершенно бесклассовое с якобы полным господством родо-племенных и вообще уравнительно-общинных отношений.
— Почему вы говорите о феодалах? — недоумевали они. — У нас их не было до прихода колонизаторов! Разве их не породила система колониального гнета?
Встречи в университете Константины были не менее любопытны. Диковатая красота одного из древнейших в Африке городов контрастирует с молодостью, некоторой «модерновостью» и даже недостроенностью университета. За год до нашего приезда он назывался университетским центром, а вместо факультетов были коллежи. У входа в созданный по проекту знаменитого бразильца Оскара Нимейера своеобразный комплекс зданий громоздятся щебень и прочие отходы новостройки, а в аудиториях уже идут занятия, кипят споры и дискуссии. Одна из дискуссий разгорелась после лекции о советской арабистике.
Далеко не все присутствовавшие (а их было свыше 200 человек) понимали, почему русские и советские арабисты, сделавшие так много, меньше известны в арабском мире, чем западные. Пришлось отвечать на вопросы, какие контакты установлены между советским и зарубежным востоковедением, в какой мере эти контакты могут привести к «сближению точек зрения» СССР и Запада в условиях мирного сосуществования, в какой степени возможно их взаимовлияние, что могут позаимствовать исследователи арабского мира, в том числе сами арабы, из методики и техники исследований советских арабистов. Кто-то даже посетовал, что культура и литература стран Арабского Магриба и арабской Андалусии меньше привлекают внимание арабистов СССР, чем история и культура Арабского Востока.
В выступлениях некоторых участников дискуссии в еще большей степени, чем в высказываниях их коллег в столичном университете, чувствовалась симпатия к наследию «османского периода». В Константине это объясняется еще и тем, что именно здесь алжиро-турецкая аристократия более всего сблизилась с арабо-берберским населением, а ее представитель Ахмед-бей в течение 18 лет возглавлял борьбу против колонизаторов на востоке страны. Вот почему многие константинцы даже склонны возвеличивать Ахмед-бея в ущерб Абд аль-Кадиру. Здесь, во время дискуссии, они упорствовали, считая, что в Алжире еще до начала колонизации сложилась самобытная нация, частью которой были и алжирские турки.