— Одеваться приходилось, — рассказывал он, — в крестьянские рубахи-гандуры, чтобы французская авиация при воздушной разведке принимала нас за пастухов-горцев. Однажды, обманув таким образом пилота военного вертолета, мы сбили его.
Бухаджар был несколько раз ранен. И вот этот заслуженный борец (кстати, в присутствии Лакуаса и других своих коллег) сказал нам:
— Мы всегда помним о тех, кто нам помогал, кто нам сочувствовал и был за пас, кто нам поставлял оружие и принимал у себя приезжавших на лечение наших раненых бойцов.
Это было сказано о нашей стране и встречено всеобщим одобрением.
— Вот это слова старого партизана, — одобрил Бухаджара национальный комиссар ФНО в Оране Абд аль-Кадир Иссаад.
Встреча проходила в ресторане. За одним столом собрались Иссаад, Лакуас, Бухаджар, еще два-три функционера местного комиссариата ФНО, региональный директор отделения государственной нефтяной компании Хадж Буамама, Бен Айяд и наша делегация, которую возглавлял министр социального обеспечения Азербайджанской ССР М. Я. Казнев. Я смотрел на наших хозяев — и думал, какие они разные. Иссаад — невысокий, худощавый, очень молодой, скорее похожий на студента, но сдержанный, немногословный, неулыбчивый. Лакуас — импозантный, изящный, самоуверенный, картинно красивый: точеное смуглое лицо, орлиный нос, большие матово-черные глаза, ореол смоляной шевелюры вокруг широкого лба. Я вдруг вспомнил, что в Испании, в провинции Валенсия, есть местечко Алакуас. Очевидно, его название — от старинного произношения слова «агуас» («источники»), к тому же еще и арабизированного, то есть снабженного арабским артиклем «аль». Короче, фамилия Лакуас явно андалусского происхождения. Да и вид у ее носителя самый что ни на есть мавританский! Он, возможно, хорош был бы, изображая «типичного мавра» среди театральных декораций.
И хотя в этот же день во дворце спорта Орана я слышал, как Лакуас открывал концерт нашего ансамбля, прославляя при этом Национальную хартию и «социалистическую революцию», его утренний монолог забыть трудно. Невольно думалось о том, что мавры и их потомки, основавшие Оран еще в X в., — это не только интеллигенты и ремесленники, но прежде всего буржуазия, ловкая и искушенная. Может быть, Лакуас не из ее среды. Но его настроения? Сейчас он любезен, шутит: «Мы ведь мусульмане, нам в ресторане и выпить нельзя». А сам прихлебывает вино из полного стакана, настороженно прислушиваясь к нашему разговору.
Бухаджар из всех местных лидеров наименее заметен: небрежно одетый, отяжелевший, с редкими рыжеватыми волосами с проседью, с прямым взглядом и руками труженика, с простыми манерами и скромностью человека из, народа, привыкшего держаться в теин. Он быстро находит общий язык с Бен Айядом и Буамамой, которые тоже были подпольщиками, потом офицерами Армии освобождения, неоднократно раненым и в боях. Заметив за соседним столиком трех французов (здесь их встречаешь чаще, чем в столице), Бухаджар громко произносит по-французски: