— Андрей Павлович — наш директор, — улыбнулась Лариса. — Сам он художник тоже и замещает меня при необходимости. Вторую пару он и проведет.
Снова Луиза испытала прилив стыда, обнажаясь перед этой женщиной и укрываясь простыней.
— У меня сегодня такая задумка… — рассматривала ее Лариса, что-то прикидывая в уме. — Только, не знаю, выдержите ли вы?
— Какая именно?
— Хочу, чтобы обнаженной осталась одна грудь. Вот так, — приблизилась к ней Лариса и стянула простыню с одного плеча. — А руку вы закинете за голову, — взяла она ее руку и подняла вверх. — От этого грудь поднимется и будет выглядеть… более сексуально, что ли, — рассматривала она грудь Луизы, словно речь шла о яблоке, каким боком повернуть то к художникам — светлым или румяным. Луизе же стало еще более стыдно, когда поняла, что под взглядом преподавателя ее сосок сморщился и принялся настырно торчать. — Выдержите? — перевела Лариса взгляд с груди на лицо, не замечая реакции Луизы, щеки которой уже вовсю пылали.
— Попробую, — выдавила она из себя улыбку.
— Хочу, чтобы сегодня в натуре угадывался сексуальный подтекст, понимаете? — продолжала Лариса. — Ну, пойдемте, урок-то уже начался, — взяла она ее под руку и повела в класс прямо так — с обнаженной грудью.
Луиза не смотрела по сторонам, скользя взглядом по макушкам художников, которые притихли, стоило им только появиться.
— Поставьте, пожалуйста, одну ногу вот сюда, — придвинула Лариса невысокую табуретку, когда Луиза опустилась на стул.
Пока еще преподаватель загораживала ее собой, но как только она отойдет, то натура предстанет перед теми, кто будет изображать ее, в довольно развратной позе — с разведенными ногами, одна из которых еще и задрана. Благо, между ног, прикрывая причинное место, жгутом спускалась простыня. Но простор для фантазий оставался более чем широкий. И деваться некуда — позу выбирает не она.
— Рисуем, дорогие мои. И постарайтесь, чтобы ваши сегодняшние наброски получились наполненные страстью! — громко хлопнула в ладоши Лариса, отходя от Луизы.
На ее лице к тому времени пунцовость сменилась пугающей, должно быть, бледностью. И отчего-то задранная рука сразу же затекла.
Академический час длился мучительно долго. А когда закончился, и у Луизы появилось пятнадцать минут перерыва, она поняла, что ломит все тело. И ощущение позора не желало испаряться.
Второй час в такой позе дался с еще большим трудом. Морально, физически наступило привыкание.
Перед началом второй пары в смежную с классом комнатку зашел мужчина, что собеседовал ее при приеме на эту работу.