— Творог готов, — такими словами встретил Луизу отец.
— Считай, запеканка тоже, — уже замачивала она манку в молоке.
А еще через двадцать минут доставала из духового шкафа румяный и вкусно пахнущих творожный кругляш — запеканка на скорую руку по маминому рецепту.
— Пап, как ты смотришь на то, что я приглашу к нам в гости мужчину? — решилась Луиза задать главный вопрос, когда отец доедал второй кусок запеканки.
— Это кого же?
— Одного очень хорошего человека.
— Просто хорошего? Или он для тебя кто-то больше? — хитро прищурился отец.
— Больше. Гораздо больше, — призналась Луиза. — Он — мой любимый мужчина.
— Вот как? Ну тогда, конечно, пора и мне с ним познакомиться.
— А если я позову его сегодня? На ужин?
Луиза и сама не понимала, почему ей так не терпится познакомить Макара с отцом. Да она и за столом-то усидеть уже не могла — ноги сами несли к телефону, вернее, порывались это сделать.
— Да я только за, Лёля! Зови-зови, своего любимого. Просканирую его как следует на предмет недостатков, — пошутил отец.
А Луиза уже на всех парах мчалась в спальню, чтобы позвонить Макару. И как же она по нему соскучилась, ведь даже в художественной школе не довелось встретиться. А в том, что он там был, она тоже не сомневалась.
Макар.
Идиот! Какой же он идиот! Вместо того, чтобы радоваться, что кто-то решил за него проблему, он злится и готов рвать и метать.
А ведь она оказалась куда как умнее него. И именно она решила поставить точку в их отношениях, которые и отношениями-то не назовешь. Страсть, влечение, тайная связь… Как угодно называй, а приличнее звучать не станет. И связь их ложится позорным пятном на него и на нее, на них обоих.
Макар поехал прямиком домой. Злость не проходила. Выбесил Андрей своей принципиальностью и неприступностью — видите ли даже ради их дружбы он не пожелал расстаться с принципами. Раздражала Лариса, только за то что ей все было известно (тут дополнительный минус в карму Андрея — за его длинный язык). Но больше всего он злился на натурщицу, что оказалась умнее и сильнее него.
К черту все! — решил Макар, доставая из кладовки мольберт, холст, карандаши… Все это уже давно покрылось вековой пылью забвения, а сейчас вот увидело свет божий по воле того, кому вдруг захотелось творить. Раз он не может ее увидеть, значит, напишет ее по памяти, представив ее такой, какой видел в последний раз.
Занеся карандаш над бумагой, Макар задумался. А что, собственно, ему сильнее всего запомнилось в натурщице? Он видел ее полностью обнаженной и не раз. Помнил все в деталях, до малейшей черточки. Но почему-то думал сейчас о ее губах — о том, какие они у нее мягкие и податливые, как приятно было из брать в плен своими губами, как бесконечно долго и мучительно сладко хотелось целовать…