— Пойдем, потанцуем?
Заиграл знакомый проигрыш, и я с волнением узнала в нем песню из «Бандитского Петербурга» Корнелюка. Это была моя любимая. Она неизменно волновала, сколько бы я ее не слушала. Солист проникновенно запел: «Ночь и тишина, данная на век…» Я протянула руку Герману, действуя, как в замедленном кадре кино. Он повел меня на танцпол, крепко держа за руку, а потом повернулся ко мне и, не выпуская руку, прижал ее к своему плечу, притягивая меня за талию. Все это он проделал так естественно, что я невольно задалась вопросом, как часто он танцует с женщинами? Возможный ответ на него не понравился, и я отбросила его, как ошибочный. Пальцы руки шевельнулись и сами погладили его плечо, лаская поверхность свитера. Он сильнее их сжал своими и еще теснее прижал меня.
Я положила голову Герману на плечо, радуясь, что он выше меня, и рядом с ним можно хоть на минуту почувствовать себя слабой и беззащитной. От него так приятно пахло, что мне захотелось прижаться губами к его шее и вдыхать запах кожи. Естественно, эту мысль я отогнала сразу же, как одну из самых бредовых, способных родиться в моем сознании. Представляю, что бы он подумал, соверши я подобное безумство.
Я почувствовала, как рука Германа заскользила вверх по спине, ныряя под волосы и останавливаясь на шее.
— У тебя волосы такие мягкие, — шепнул он мне в ухо, опаляя дыханием, отчего по коже побежали мурашки, и стало так приятно-приятно.
— Крысиный хвостик, — хихикнула я, с опозданием испугавшись, что могу показаться ему глупой, хихикая без всякого повода.
— Почему крысиный? — Он пропустил волосы сквозь пальцы, пройдя по все длине, отчего меня окатила новая волна мурашек.
— Потому что жидкие, прямые и цвет ни о чем.
— Не жидкие, а тонкие и мягкие, как пух. Не прямые, а послушные. А цвет у них пепельный, на солнце отливающий платиной.
Ничего себе загнул! От удивления я даже забыла, что млела от удовольствия. Резко вскинула голову и посмотрела на него, словно чтобы убедиться, что это действительно он. И первое, что увидела, его губы прямо на уровне моих глаз. Да, что это со мной? Совсем с ума тронулась? Пялюсь на его губы, такие волнующие вблизи, словно малолетка на первом свидании. Неужели я осмелилась мечтать о поцелуе? А почему бы и нет? Мечтать не запрещено. Это моя личная область, куда нет доступа никому, даже навязчивым призракам. Вот уж о ком я сейчас совершенно не хотела думать, так это о Владимире. Поэтому мысль о нем отогнала метлой сразу же, как только она зародилась. Плевать я на него хотела, чтобы он там не думал о себе.