— Будет совсем темно, прежде чем синьор сможет добраться туда, — вежливо сказал один из них. — Синьору было бы лучше переночевать в Палаццуоле.
Я вспомнил монаха и заколебался.
— Сейчас нет луны, — добавил другой, — и тропы небезопасны для тех, кто их не знает.
Пока я раздумывал, раздался звон колокола, и трое или четверо монахов вошли внутрь.
— Это наш час ужина, — сказал первый. — Синьор, по крайней мере, снизойдет до того, чтобы разделить нашу простую еду; а потом, если он все же решит отправиться в Альбано, один из наших младших братьев будет сопровождать его до Капучини, расположенного совсем рядом с городскими воротами.
Я с благодарностью принял это предложение, последовал за моими провожатыми через монастырские ворота, и меня провели в каменный зал, с длинным обеденным столом, кафедрой, часами, двойным рядом сосновых скамеек и дрянной копией «Тайной вечери» Леонардо да Винчи. Настоятель подошел, чтобы поприветствовать меня.
— Вы пришли к нам, синьор, — сказал он, — когда наш стол накрыт скудно. Хотя это не один из назначенных Церковью дней поста, мы в Палаццуоле постимся в этот день в память об определенных обстоятельствах, связанных с нашим собственным братством. Однако я надеюсь, что в нашей кладовой найдется что-нибудь более подходящее для путешественника, чем та еда, которую вы сейчас видите перед собой.
Сказав это, он посадил меня по правую руку от себя и стоя ждал, пока все монахи не заняли свои места. Затем он прочитал латинскую молитву, после чего каждый брат сел и принялся за еду. Их было двадцать три человека, двенадцать с одной стороны и одиннадцать с другой; но я заметил, что место у дальнего конца стола осталось свободным, как если бы двенадцатый брат еще должен был прийти. Двенадцатым, — я нисколько в этом не сомневался, — был тот, кого я встретил на дороге. Едва эта мысль пришла мне в голову, я не смог удержаться и посмотрел на дверь. Странно! Мне был так страшен и ненавистен его приход, что я почти чувствовал, — его присутствие будет менее невыносимым, чем то напряжение, с которым я ждал его появления!
Тем временем монахи вкушали трапезу в тишине, и даже настоятель, чей язык и обращение свидетельствовали о его хорошем воспитании, казался сдержанным и задумчивым. Их ужин был весьма скромным и состоял только из хлеба, салата, винограда и макарон. Мне вскоре подали жареного голубя и фляжку превосходного орвието. Однако я наслаждался своей едой так же мало, как они, казалось, наслаждались своей. Несмотря на то, что я был голоден, аппетит у меня отсутствовал. Как бы я ни устал, мне хотелось поскорее отодвинуть тарелку в сторону и продолжить свое путешествие.