Его горячность привела меня в ужас. Я попытался убедить его вернуться домой, но он не слушал меня.
— Нет, нет, — сказал он. — Возвращайся сам, мальчик мой, а меня оставь в покое. Моя кровь кипит: этот дождь полезен для меня, и мне лучше остаться одному.
— Если бы я только мог сделать что-нибудь, чтобы помочь тебе…
— Ты не можешь ничего сделать для меня, — перебил он. — Никто не может мне помочь. Я конченый человек, и мне все равно, что со мной будет. Господи, прости меня! Мое сердце полно зла, и мои мысли — это побуждения сатаны. Уходи… Ради всего святого, уходи. Я не знаю, что говорю и что делаю.
Я ушел, потому что больше не смел перечить ему; но я немного задержался на углу улицы и увидел, как он ходит взад и вперед под проливным дождем. Наконец я неохотно повернулся и пошел домой.
В ту ночь я лежал без сна, обдумывая события прошедшего дня и ненавидя француза всей душой.
Я не мог ненавидеть Лию. Для этого я слишком долго и преданно поклонялся ей, но я смотрел на нее как на существо, обреченное на гибель. Я заснул под утро и проснулся вскоре после рассвета. Когда я добрался до гончарной мастерской, то обнаружил там Джорджа, который был очень бледен, но вполне в себе и, как обычно, расставлял рабочих по местам. Я ничего не сказал о том, что произошло накануне. Что-то в его лице заставило меня молчать; но, увидев его таким спокойным и собранным, я воспрянул духом и начал надеяться, что он преодолел худшую из своих неприятностей. Вскоре через двор прошел француз, веселый и безмятежный, с сигарой во рту, засунув руки в карманы. Джордж удалился в один из цехов и закрыл дверь. Я вздохнул с облегчением. Я боялся увидеть, как они вступят в открытую ссору; я чувствовал, что до тех пор, пока они будут держаться подальше один от другого, все будет хорошо.
Так прошли понедельник и вторник, но Джордж по-прежнему держался от меня в стороне. У меня хватило здравого смысла не обижаться на это. Я чувствовал, что он имеет полное право молчать, если молчание помогает ему лучше переносить выпавшее на его долю испытание; я решил никогда больше не заговаривать на эту тему, если только он не начнет сам.
Наступила среда. В то утро я проспал и пришел на работу с опозданием в четверть часа, ожидая, что меня оштрафуют, потому что Джордж был очень строг как бригадир и в этом отношении одинаково обращался как с друзьями, так и с недругами. Однако вместо того, чтобы обвинить меня, он позвал меня и сказал:
— Бен, чья очередь на этой неделе выходить в ночную смену?
— Моя, сэр, — ответил я. (В рабочее время я всегда называл его «сэр».)