Царь Алексей Тишайший (Козляков) - страница 359

ОСЕНЬ ВЛАСТИ

«Время» Артамона Матвеева

Последние годы царя Алексея Михайловича — так обычно говорят о времени, наступившем после второй свадьбы царя, с Натальей Нарышкиной. Но кто может знать о своем сроке? Царь только недавно перешагнул за сорокалетний рубеж, вокруг него в Думе было много людей старше его на 20–25 лет, и ничто не говорило о возможности его раннего ухода из жизни… Скорее наоборот. 30 мая 1672 года родился еще один наследник — царевич Петр Алексеевич, будущий Петр Великий. После этого у царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны родились еще две дочери — Наталья и Феодосия. Профессор Филип Лонгворс называл это время в жизни царя словом, не требующим перевода, — «ренессанс» и говорил о роли молодой царицы, «возродившей к жизни царя Алексея Михайловича»>{714}. Впереди, как еще увидим, вырисовывались новые горизонты Московского царства, начиналась большая война с Турцией и Крымом. Поэтому «последние годы» можно назвать иначе: для царя Алексея Михайловича наступила «осень власти»…

Отличие 1670-х годов в истории царствования Алексея Михайловича легко определяется по роли первого настоящего русского канцлера — Артамона Сергеевича Матвеева. Особенностью Московского царства было появление рядом с великими князьями и царями таких «временных» людей, или фаворитов, вынесенных наверх волей случая. В этом предложении все слова надо читать с особенным смыслом, понимая, что «верх» — это царский Верх, как назывались царские хоромы, а «случай» — это именно Случай, с большой буквы, — история особого возвышения немногих, самых близких царю лиц. Ужасная разинская война разлила общее ожесточение, вокруг царя стали востребованными ни о чем не размышляющие слуги, способные, если понадобится, быть и следователями, и палачами. Так и пришло «время» другого человека — Артамона Сергеевича Матвеева. В отличие от остальных близких советников царя Алексея Михайловича, возглавлявших основные приказы и заседавших в Думе, Матвеев, как и прежде Ордин-Нащокин, мог рассчитывать только на свои заслуги. Дружеское расположение царя он должен был ценить не по праву родственника или потомственного боярина, а как один из подданных, приближенный и выделенный самим царем. Поэтому стрелецкий голова и полковник стремился сделать все, чтобы оправдать царское доверие, но делал это не для одной корысти, в чем его потом обвиняли, а по искреннему и глубокому убеждению и стремлению к службе царю — источнику чести рода служилого человека.

Немало свидетельств этому в челобитных, написанных Артамоном Матвеевым из «заточения», точнее, из ссылки, куда он попал во времена следующего царствования, когда оттесненные от царя родственники его первой жены, Милославские, взяли реванш при дворе царя Федора Алексеевича. Против Матвеева были сфабрикованы многие обвинения, начиная с «беспроигрышных» для осуждения в системе взглядов московских людей чернокнижничества и следования иноземным обычаям. Хотя он и парировал: «Не до ученья было в ваших государских делах». И действительно, все знали, что у царя не было другого человека, способного лучше выполнить любой приказ, занятого сразу многими поручениями. Кроме исполнения тайных указов царя, были еще и стрелецкая и приказная служба, постройка церквей и устроение царских усадеб. Ходили рассказы о том, что в этих заботах Матвееву некогда было даже заняться строительством собственного двора в Москве. А когда уже сам царь Алексей Михайлович обратил на это внимание, то Матвеев стал отговариваться тем, что не мог найти камень для фундамента. После чего жители Москвы, «народ и стрельцы», принесли ему камни-надгробия с могил своих предков, так велики были уважение к царскому советнику и почитание его заслуг. Обвинители Артамона Матвеева хорошо знали, что он имел полное право сказать о своих службах: «многия лета» он был «без всякаго претыкания», «работал вам государям чистым сердцем, а не лукавым, и лукаваго не помышлял, и впредь помышлять не буду, дондеже дышу».