Еще более показателен другой указ — о походе русской армии в Путивль, объявленный на Постельном крыльце 27 ноября 1672 года. К этому времени были получены новые подробности каменец-подольской осады и последующего «освоения» города османами. Киевский воевода окольничий князь Григорий Афанасьевич Козловский писал, «что после взятья Каменца Подольского святыя иконы из церквей православных турки выносили и клали в проезжих воротех и велели Каменца Подольского жителем, Христианом и розных вер людем, по тем святым иконам идтить и всякое поругателство чинить»>{741}. Но и это еще было не всё: тех людей, кто благочестиво отказывался, «помня православную христианскую веру», «турки побили до смерти». После такого рассказа не требовалось объяснять, зачем царь Алексей Михайлович объявлял войну «на оборону святыя церкви и православных христиан на избавление». Царь собирался сам возглавить армию: «идтить своею государьскою особою против неприятеля своего, Турского салтана». Для этого в ближайшее время в Путивле должен быть построен «государьской двор», а по зимнему пути все служилые люди должны отправлять запасы для службы, где их будут записывать специально назначенные для этого дворяне. «Готовность» к службе снова подтверждалась, но и без этого можно было понять, что Московское государство вступило в долгую полосу противостояния с Османской империей.
Старые идеи об общем союзе против «бусурман» оказались снова востребованными в дипломатической повестке Посольского приказа. С октября 1672 года можно видеть нараставшую активность с отправкой посольств шотландского полковника Павла Менезия, переводчика Андрея Виниуса, подьячего Посольского приказа Емельяна Украинцева. Всюду, от Вены и даже до папского Рима, в воюющих между собой Франции и Голландии и других европейских странах, должны были узнать о предложении царя Алексея Михайловича о новом крестовом походе на Константинополь. Однако царь и его дипломаты тщетно стремились повлиять на сложившуюся в Европе дипломатическую повестку и вмешаться в противостояние двух главных центров силы — Франции и Австрийской империи. Начавшаяся в 1672 году франко-голландская война оказалась почти такой же долгой, как и столкновение восточноевропейских государств с османами. Союзников, готовых жертвовать текущими интересами ради общей идеи борьбы за христианскую веру, не нашлось. Московское государство и Речь Посполитая остались один на один с агрессией Османской империи>{742}.
В миссию подьячего Емельяна Украинцева, отправленного в Швецию и Данию, входила также передача приглашения королю Карлу XI о присылке великих и полномочных послов. Приглашение попало в Швецию в разгар споров между разными партиями, одна из которых давно искала повода начать новую войну с Московским государством. В 1672 году королевский историограф Юхан Видекинд выпустил «Историю шведско-московитской войны», рассказывающую о временах Смуты и последующих военных столкновениях Швеции с Речью Посполитой и Россией. Другая партия больше стремилась к мирному решению накопившихся спорных вопросов, особенно в области торговли. Самым большим желанием шведских политиков было перенесение «стапелей» из Архангельска в Нарву, с Белого на Балтийское море. С этими идеями и поехало в Московское государство большое посольство Густава Оксеншерны, прибывшее в столицу в самом конце декабря 1673 года. Особенно памятным оно стало потому, что в его составе находился шведский офицер, инженер-капитан Эрик Пальмквист, обладавший замечательным талантом рисовальщика, а еще… разведчика. Он составил альбом путешествия шведского посольства, где тщательно зафиксировал путь от границы, состояние и планы крепостей, нашел сведения о дорогах Московского царства, привел имена иноземных офицеров русского войска и зарисовал знамена стрелецких полков. Во время возможной войны такая информация была бы, очевидно, востребована, но главной целью посольства Оксеншерны было все-таки обсуждение условий взаимовыгодной торговли, решение вопросов с перебежчиками и остающимися спорными участками границы двух государств.