Иван Мазепа, пока просто «дорошенковский казак», как его называли в документах, попав впервые в Москву, был достаточно красноречив на допросе 5 августа 1674 года. Он умело подчеркнул свою роль во время последней Переяславской рады, куда он тоже ездил посланцем от гетмана Дорошенко, и говорил, что правобережный гетман якобы даже склонялся к присяге московскому царю и советовался об этом с жителями Чигирина. А помешал этому… не кто иной, как Серко, вмешавшийся в контакты Дорошенко с князем Ромодановским! Запорожцы, напротив, предлагали сделать так, «как было при бывшем гетмане Хмелницком», объединившись еще «и с ханом крымским».
Когда пришли сведения о выборе в короли Речи Посполитой Яна Собеского, разговоры о возможном воссоединении Дорошенко со своими полковниками, участвовавшими в Переяславской раде, прекратились. Иван Мазепа подтвердил давнюю «боевую» дружбу Собеского и Дорошенко со времен Подгаецкого мирного договора, заключенного в октябре 1667 года. Тогда превосходящие силы украинского гетмана в союзе с крымскими татарами потерпели поражение от войска будущего короля и вынуждены были пойти на соглашение о признании Правобережья частью Речи Посполитой. Подгаецкий договор двух последовательных противников царя Алексея Михайловича оказался очень прочным: «Да он же Мазепа сказывал: крепкая де и подлинная приязнь Сабежского с Дорошенко от Подгаецкой, учиненной меж себя згоды». Доказательством стали изложенные Мазепой статьи, предлагавшие Дорошенко покинуть «турецкую протекцию» и возвратиться в подданство Речи Посполитой. Сообщал Мазепа и о планах совместного похода крымских татар и турецкого султана на Московское государство, передавая речи, услышанные «в везирском шатре» недавно вернувшимся из Стамбула «толмачом Дорошенковым». Там уже в открытую издевались над противником: «какие де разумные люди ляхи! Что есми имели у них в Кракове обедати, то ныне будем под Киевом вечеряти». Артамон Матвеев, конечно, пересказал царю Алексею Михайловичу все, что услышал от слишком хорошо информированного для обычного казака Ивана Мазепы. Царь даже захотел его принять вместе с остальными посланцами гетмана Самойловича и распорядился выдать ему жалованье и пару соболей «в три рубли». В грамоте Петру Дорошенко 15 августа 1674 года писали: «А Иван Мазепа, у нашего царского величества будучи на Москве, наши царского величества пресветлые очи видел и милость нашу государскую получил».
Возникшая угроза Киеву была воспринята серьезно, тем более что в Москву в то же время, когда допрашивали Ивана Мазепу, стали приходить отписки боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича, с 23 июля начавших осаду Чигирина и получивших сведения о планах совместного похода турецких и крымских войск на Киев. Дошли эти слухи и до самого Киева. Жители начали готовиться к тому, чтобы покинуть город при приближении неприятеля. Грамоты об этом были направлены в Малороссийский приказ. Архимандрит Киево-Печерской лавры Иннокентий Гизель просил разрешения вывезти лаврские святыни на время в Путивль, но получил отказ, так как это грозило «тревогой» во внутренних областях Московского государства. Непонятно, что было делать с мощами святых в лаврских пещерах, их бы тоже пришлось прятать («где Бог место во обители святой покажет, тамо скрыем»). Но вопреки опасениям, армия турецкого султана не дошла до Киева. В 1674 году Иннокентий Гизель издал в лаврской типографии знаменитый «Синопсис», обосновав в этом своеобразном историческом произведении возвращение «царственного» значения Киева при царе Алексее Михайловиче. Ученый монах называл царя «рогом Христа»: «…царственный той град Киев в его скиптроносный царски руце, яко природное царское его присвоение, возврати», и подчеркивал идею общности «российских народов»