В своей истории мы собирались показать Етку и Румана как безжалостных эксплуататоров, местных богатеев и буржуев. А мой родной дед превозносил их до небес. На почве такого взаимного непонимания пришлось с дедом Атрахимом разойтись. Он не мог для нас, историков, служить надежным источником. Но факт остался фактом — история Батьковичей не была доведена до конца.
Перед самой войной Микола вдруг увлекся военным делом. Он перечитал все, что смог найти в наших Батьковичах о Суворове и Кутузове. Свою жизнь Микола решил отдать артиллерии. Еще не окончив десятилетки, он послал запрос в военное училище. Но учиться на артиллериста моему другу не пришлось. Началась война.
В противоположность Миколе в юности Тишка был более созерцательной натурой и любил рассуждать и смеяться. Тишка рос без отца. Его отца, работавшего на железной дороге, однажды послали на курсы. Он проучился там два года, вернулся одетый в форменный суконный костюм и стал дежурным по станции. Дома отец заявил, что он разбирается не только в простых дробях, но и в десятичных, а потому жить с малограмотной Тишкиной матерью не будет.
Тишка, конечно, надевал новые рубашки реже, чем мы с Миколой. Не больно разгонишься на ту сотню, которую высчитывали из отцовского заработка. Но он был на диво щедрой душой. У него можно было взять любую книжку, пусть даже это была самая любимая. Однажды я хотел купить учебник, а денег не хватало. Тишка без колебания вытащил из кармана пятерку. У него также оставалось тогда пять рублей на две недели до очередных отцовских алиментов. Так разве когда-нибудь забудешь о такой дорогой пятерке?
Мы сидим в зеленом домике, окруженном славным Ляпицевым гаем, рассуждаем о житье-бытье, о том, что прошло и что еще обязательно должно быть. Ветер тихо гладит серебристые головы тополей, пахнет мятой и спелыми антоновскими яблоками. В гаю смеются девчата и хлопцы, из которых мы уже никого не знаем в лицо.
А Тишка все говорит, на него сегодня просто нет никакого удержу. По его словам выходит, будто и лесничий он самый лучший, и лесничество у него самое отменное. Может, немножко хвастуном стал наш Тишка? Прежде с ним такого как будто не бывало. Но, как и прежде, Тишка улыбался по-детски искренне, доверчиво, и, конечно, ничего плохого с ним не случилось.
Мы все трое знаем, хотя этого вслух и не говорим, что собрались под крышей зеленого домика не просто так. То, что мы встретились после долгой разлуки, это, конечно, само по себе причина. Но есть, должно быть, и другая причина, еще более важная и глубокая. Нам теперь по тридцать, а дружбе нашей, без всякого преувеличения, — двадцать лет. Строили мы некогда смелые планы будущей жизни, нашего места в ней и роли.