— Стоп. Как это — бал через полтора часа? — Сэм вытащил палочку. — Темпус, — он смотрел на цифры даже дольше, чем Дин, а потом подскочил к брату. — Да что же ты стоишь? У нас вообще времени не осталось, чтобы хотя бы душ принять! А мы с тобой как свиньи...
— Я про это только что сказал, — Дин криво усмехнулся, потом не удержался и крепко обнял Сэма. — Как же я рад, что все обошлось, — прошептал он. Резко оттолкнув недоуменно смотрящего на него брата, он поднял палочку. — Двигаем, а то Сев нам никогда не простит, если мы его не поддержим.
— Но... кто его собирал? А вальс?
— Наших девчонок отпустили на побывку. Думаю, что они все в лучшем виде организовали. О господи, — Дин прислонил ко лбу палочку. — Менди с Дорой нас тоже ждут...
— А мы с тобой здесь, — тихо добавил Сэм. — Кстати, а где это «здесь»?
— В Лондоне.
— Очешуеть, — пробормотал Сэм. — Домой, а затем во Францию.
— Я тоже хотел это предложить, — кивнул Дин и повернул кольцо, настраивая портключ. Сэм, глядя на брата, сделал то же самое.
Они разминулись с Пандорой и Андромедой на десять минут. Появившись в гостиной своего дома во Франции, уже полностью готовые к торжеству, и никого не застав дома, Винчестеры выдвинулись в школу.
— Я совсем забыл про проклятье, — Дин с мрачным видом шел по тропинке, поглядывая на идущего рядом Сэма.
— Вряд ли организаторы будут рисковать. Черт, Дин, зачем мы побрились? — Сэм раздраженно провел рукой по гладкому подбородку. — Нас в таком виде со старшекурсниками можно перепутать.
— Вот и я думаю, зачем мы побрились. О, смотри, они все в саду организовали, — Дин кивнул на пространство перед школой, залитое светом. Внезапно он остановился, глядя прямо перед собой.
Сэм проследил за взглядом брата и тоже на мгновение замер, разглядывая свою жену. Андромеда была бледна, в ее глазах застыла тревога, но выглядела она потрясающе в длинном платье, с открытыми плечами и неглубоким декольте. Он улыбнулся брату, и они разошлись, направляясь каждый к своей женщине.
Андромеда старательно улыбалась, чувствуя, что надолго ее не хватит. Ей хотелось уйти и побыть где-нибудь в одиночестве, чтобы поплакать, но она упрямо вскидывала голову и расправляла обнаженные плечи, доказывая (прежде всего самой себе), что достойна быть женой Охотника. Когда ей на лицо легли большие сильные ладони, закрывая глаза, она вздрогнула и уже хотела развернуться, чтобы поизощреннее проклясть наглеца, но тут же почувствовала такой знакомый запах, который был присущ только одному человеку. От облегчения и накатившейся радости заплакать захотелось еще больше.