— Грэндж Кливер?
— Именно.
— Не исключено. Впрочем, неудивительно, что он мне не знаком. В палате их было сотни четыре. Кроме того, я больше занималась женским населением.
Наконец нам удалось прорваться в кухню.
Скользкий объявил:
— Гаррет, припасов осталось совсем мало. Надо отправиться за покупками.
Бросив на него злобный взгляд, я обнял Чэс за плечи и повлек ее к задней двери. Как выяснилось, мне вовсе не хотелось оставаться дома.
Большим пальцем правой руки я трижды провел по красной стороне деревянной фишки.
— Скользкий, мы скрываемся через черный ход. Если парадная дверь еще раз окажется запертой изнутри, я вырву чье-то сердце. Постарайся сделать так, чтобы Айви все понял.
Знаменитая интуиция Гаррета подсказывала, что во всем был виноват Айви. Человек, когда-то служивший в глубокой разведке, теперь опасался собственной тени.
— Запомни, Скользкий. Это мой дом, и в нем действуют правила и порядок, установленные мною.
— Спокуха, Гаррет. Все будет под контролем. Если вы и док куда-то отправляетесь, желаю вам славно провести время.
— Надеюсь, все злодеи остались стоять лагерем возле моего дома.
Мы с Чэстити наслаждались прекрасным вечером. Вечер был бы безукоризненным, если бы не один неприятный момент. Я заметил Майю Стамп. Когда-то Майя была обо мне более высокого мнения, чем я сам.
Она меня не увидела, я выбросил мысли о ней из головы и в итоге отлично провел время. Чэстити была в полном порядке, и я чувствовал себя с ней расслабленно. Я рассказывал ей байки о Гаррете, слегка подредактировав их с учетом аудитории. Она, в свою очередь, поведала мне о Чэс Блейн (о своем семействе она не очень распространялась). Мы потеряли счет времени. А время потеряло наш след. Вдруг к нам подошел парень с не очень чистым полотенцем, переброшенным через руку, и извиняющимся тоном сообщил, что заведение закрывается. Мы кивнули, извинились и, оставив слишком большие чаевые, вышли на улицу. Впрочем, мы ее не обнаружили — для нас обоих мир слился в одну крошечную точку. Мы сами превратились в собственную вселенную — как бывает только в далекой юности…
— Боже, до чего же ты красива, — сказал я ей, когда мы оказались дома (это был не мой дом).
Она и вправду была прекрасна, еще прекраснее, чем я мог себе представить.
Однако ее скрытые комплексы прорвались наружу, и она запротестовала:
— Вот и неправда. Нос у меня кривой, один глаз сидит выше другого, а рот перекошен. И одна грудь больше второй.
— Возможно, на ногах у тебя слишком длинные пальцы. Но мне на это плевать. Слышишь, как все воют от зависти? Мне даже не пришлось идти за своим счастьем за тридевять земель.