— Рад снова видеть тебя, Красуля.
Ой! Что же я сделал? Она ненавидит свое прозвище. Но, очевидно, на сей раз старуха пребывала в снисходительном настроении и никак не отреагировала на обращение.
— Ты выглядишь отлично. Спасибо, что помнишь меня. Я отслужил свою пятерку и вернулся домой.
— А ты уверен, что не скрылся от призыва? Все Гарреты мужского пола никогда не возвращались с войны.
Лучше бы она не напоминала. Ни мой брат, ни отец, ни отец отца не вернулись домой. Казалось, существовал закон природы — если твое имя Гаррет, ты получаешь почетную привилегию погибнуть за Корону.
— Я побил судьбу, Тилли, — (по-настоящему Красулю звали Тилли Нукс), — и заставил ее вспомнить старый закон вероятности, действующий одинаково для всех, включая венагетов.
— Или оказался умнее и хитрее остальных мужчин своего рода.
Мне уже приходилось слышать подобные высказывания, правда, Тилли всегда говорила о моих родичах злее, чем остальные. У нее были основания сердиться. Мой дед Гаррет (задолго до того, как я появился на свет) бросил Красулю ради другой, помоложе.
Однако вся горечь и язвительность не мешали ей относиться к нам, малолеткам, как к собственным внукам. Мой зад до сих пор хранит воспоминания о ее хлысте.
Красуля появилась в лавке через дверь, прикрытую занавесью из шнуров с нанизанными на них большими бусинами. В ее руках была лампа, бросавшая свет только в мою сторону. Зрение, доставшееся Тилли от предков-гномов, позволяло ей прекрасно видеть в темноте.
— Ты, Тилли, вовсе не изменилась.
И это было сущей правдой. Она оставалась точно такой, какой я ее запомнил.
— Не вешай мне лапшу, Гаррет. Я чувствую себя так, будто на мне проскакали тысячу миль и я сотню раз изошла потом.
И это тоже было сущей правдой.
Так выглядят прожившие семьдесят нелегких лет. Волосы редкие и седые, череп под ними поблескивает в свете лампы. Кожа на лице висит складками, будто старуха недели за две похудела вдвое. Она была бы бледна, если бы не испещряющие ее коричневые печеночные пятна, большие и маленькие. Тилли двигалась медленно, но весьма решительно. Ходьба причиняла ей боль, но старуха не желала уступать болезням. Я припомнил, что обсуждение недугов постоянно являлось основной темой ее бесед. Она вечно жаловалась, но, по существу, не менялась, оставаясь широкой в бедрах, с висячими складками жира по бокам. Судя по ее формам, можно было предположить, что она родила по меньшей мере десяток ребятишек, однако мне не доводилось слышать о ее отпрысках.
Тилли внимательно смотрела на меня, пытаясь изобразить улыбку. Во рту у нее оставалось не больше пары зубов, но глаза сохранили живость, и ум оставался острым, как всегда. Улыбка ее при этом оказалась утомленной и слегка циничной.