— Я не судья! Вы ошиблись!
— В таком случае надо разобраться… — произнес мужчина озабоченно.
Игорь Петрович бормотал, слепо тычась в грудь заколебавшегося оппонента:
— Врете вы все, не судья я, не судья… Да что вы такое придумали… какой я вам судья!.. Не наводите, ради Бога, тень на плетень…
— Не в чем тут разбираться, судья он, мне ли не знать! — твердо и яростно подала голос женщина.
— Ну, тогда все ясно, — определился мужчина, не слишком, однако, уверенно.
Рассказывали еще потом, что судья, и сам уже переставший понимать, кто он в действительности, якобы рухнул, ползал по земле, простирал руки, стараясь дотянуться до сапог красавицы и тем вдруг переменить ее воззрения на него. Но примешивать слухи и домыслы к картине истинного положения вещей, и без того удручающей, — последнее дело. Внезапным отрицанием судейского статуса Игорь Петрович думал поправить свое положение, незавидное и проигрышное ввиду превосходящих сил противника. Смертельным холодом повеяло на него. Он вздумал несколько необычайно побороться за жизнь, а стало быть, отчего же и не соврать? Мелькнула отвлеченная мысль, что он, прогуливающийся по живописным окрестностям города Смирновска, и впрямь не столько судья, сколько обыкновенный отдыхающий. Тут самое время разъяснить, что набросок гибели Игоря Петровича можно было бы создать двумя-тремя крепкими мазками и штрихами, не возясь в чем-то сумбурном, сомнительном и даже слишком человеческом. Но сильно мешает тот факт, что эта гибель очень скоро обросла невесть как, из чего и зачем возникшими выдумками и получила статус легендарной. Перед нами словно эпопея, что мгновенно наводит на соображение: много званных, да мало избранных, — и, как видим, уже не один человек, а некое множество мечется в поисках утраченного времени, теснится в призрачных, по сути, границах пустословия и словоблудия, обрекая нас на унылый труд отмежевания и отбрасывания плевел.
Естественно, вымученное Игорем Петровичем самоотрицание не смутило девушку и не поколебало ее решимость, а что потом утверждали, будто с девушки и спроса никакого нет, ей, мол, все как гусю вода, а вот старик и впрямь снял с себя полномочия и умер отнюдь не судьей, всего лишь жалким и ничтожным трусом, — это, скажем без обиняков, весьма и весьма смахивает на вздор и клевету. Вынырнув наконец из-за спины своего спутника, тоже ведь переживавшего различные метаморфозы, по крайней мере в глазах заметно смутившейся и растерявшейся жертвы, девушка встала рядом с ним и, с ненавистью глядя на старика, неторопливо и жестко, с каким-то надменным, угнетающим чувством произнесла: