могла существовать лишь там, где граждан объединяло стремление к
res publica, значит,
политейя (
politeia) или конституция — описанная Аристотелем структура участия в гражданской жизни, дифференцированная по функциям, — практически приравнивалась к самой добродетели. Если достойный человек мог проявлять свою добродетель лишь в системе гражданского коллектива, то разрушение этой системы, по причине навязанного силой новшества или раболепства одних людей перед другими, приводило к угасанию добродетели как власть имущих, так и безвластных. Тиран не мог быть добродетельным, потому что у него не было сограждан. Однако стойкость республики перед внутренними и внешними потрясениями — фортуной, символизировавшей случайность, — отождествляется с
virtus, которую римляне противопоставляли
fortuna. Добродетель граждан гарантировала стабильность
политейи и наоборот. И с политической, и с нравственной точки зрения,
vivere civile являлась единственной защитой от владычества фортуны и необходимой предпосылкой добродетели отдельного человека. Макиавелли в наиболее скандально известных фрагментах «Государя» обращается к формальному применению заимствованного у римлян понятия. Он задается вопросом: существует ли некая
virtù, с помощью которой новатор, не стесненный общественной моралью, может придать форму своей
fortuna? Будут ли подобная
virtù или какие-либо возможные политические последствия ее проявления заключать в себе нечто моральное? Поскольку эта проблема существует лишь как результат инноваций, представляющих собой политический акт, ее следует рассматривать в контексте последующих политических действий.
Хотя мы интерпретируем «Государя» с помощью формального и аналитического подхода, сам трактат нельзя назвать формальным или аналитическим. Мы предпримем попытку выявить некоторые заложенные в тексте смыслы за счет отнесения их к двум интеллектуальным моделям: одна из них относится к способам познания и действия на основе конкретных явлений, доступных, по всей видимости, средневековой и ренессансной политической мысли, а другая раскрывает особенности представлений гуманистов и флорентийцев о гражданском обществе, добродетели и fortuna. Любой аналитический подход неизбежно ограничен собственной методологией, и на некоторых особенностях мысли Макиавелли в «Государе» мы не будем останавливаться. Впрочем, попытки интерпретировать это классическое произведение делались во многих работах — либо при помощи непосредственного погружения в столь неуловимые сюжеты, как моральные взгляды Макиавелли и его душевное состояние, когда он созерцал Флоренцию и Италию в 1512 году, либо полагаясь исключительно на истолкование текста без предварительного обозначения каких-либо конкретных проблем. Возможно, среди множества трактовок найдется место и анализу с помощью эвристических моделей, используемых в этой книге