— Да, деточка, друзья. Но ты-то его любишь не как друга… — уверенно заявила она, не подозревая, что может ошибаться.
— Мам, я тебе принес сок. Если хочешь, воду тоже, — Костя спас меня от неловкости. Он устроился на краешке кровати и обнял Анастасию Дмитриевну.
— Сын, ты Алису не обижай! — строго сказала она. — Нигде не найдешь девушку, которая будет так о тебе заботиться, ясно?
— Мам, я не обижаю Элис. Я люблю ее, — Костя посмотрел на меня так, как не смотрел раньше. В его взгляде что-то изменилось, появилась какая-то нежность, которой раньше не было.
* * *
Он был один в пустой темной комнате, когда совсем рядом, в гостиной, собрались родственники и друзья семьи. Каждый выражал соболезнование вдовцу, вспоминал, какой прекрасной была Анастасия Дмитриевна, предлагал помощь с сыном. Вот только о сыне все забыли.
— Кость, твоя мама ушла счастливой. Благодаря тебе, она чувствовала, что любима, — я опустилась рядом с ним и провела рукой по светлым непричесанным волосам. Его боль заполнила всю комнату, и я была готова отдать душу, только чтобы разделить ее с другом.
— Это все такая ерунда, Элис. Ее больше нет. Мамы больше нет!
И он заплакал. Впервые стойкий, серьезный, сильный Костя заплакал. Он держался, даже когда поставили диагноз, когда после операции не дали гарантий, когда лечение не привело к результатам и Анастасия Дмитриевна приняла решение умирать дома.
Я взяла его лицо в ладони и большими пальцами стерла слезы. Костя мне нравился, очень нравился, но раньше я не испытывала к нему той трепетной нежности, что возникла сейчас. Мои губы сами потянулись к его. Я целовала его долго, нежно, со всей любовью, что была заперта в сердце, хранимой для другого, который меня предал. В груди все словно сжалось, а сердце начало биться сильнее.
— Элис… — прошептал он, глядя затуманенным взглядом сквозь мокрые ресницы.
— Мне тоже очень больно, Кость. Не только за твою маму. За тебя больно.
Я опустила голову ему на плечо и прикрыла глаза, не позволяя слезам появиться, потому что не имела права давать слабину в такой момент. Его дыхание участилось, и мне почему-то безумно захотелось почувствовать, как бьется Костино сердце. Я медленно провела ладонью по его груди и задержала слева, чувствуя быструю пульсацию.
— Мне так хорошо, когда ты рядом, Элис.
— А мне хорошо с тобой. Очень.
Я шумно вдохнула аромат его одеколона. За дверью раздался звон посуды. Подавали закуски. Кто-то плакал. Снова чьи-то соболезнования. А мы были одни, всеми забытые, предоставленные друг другу.
Было страшно. Я не была близка ни с кем, кроме Дениса, и это было так давно. Но постепенно страх отступал. Костя аккуратно опустил меня на диван, оставляя мамину кровать неприкосновенной. На утро нам станет стыдно за то, что мы сделали это в ее комнате, но этим вечером мы не думали, а только чувствовали и желали.