— Это очень в духе ее гнилого папаши — никогда и никого не посвящать в свои планы, даже самых близких приспешников, потому что на самом деле он всегда думал лишь о собственной выгоде, заранее зная, что все его союзники так или иначе потеряют головы. Но, полагаю, — указываю взглядом на подарок Эвина у нее на запястье, — это в ее планы точно не входило, потому что теперь она вряд ли сможет прикинуться вами без страха разоблачения. А если бы она не боялась признать вас обманщицей, то и действовала бы в открытую. По какой-то причине, Тиль, вы ей все еще нужны.
— Она попросила короля сделать баронессу Примэль Ла-Форт моей Первой фрейлиной.
— Эту дурочку? — Что за нелепица?
— Эта, как вы изволили выразиться, «дурочка», ее сообщница.
Признаться, эта новость впечатляет меня куда сильнее, чем шастанья Лу’На в спальню Эвина.
Но сейчас я слишком ничего не соображаю, чтобы разбираться с этим ребусом.
А тут есть над чем поломать голову.
— Тиль, вы обязательно расскажете, откуда у вас эти сведения, но завтра. Если я не добреду до кровати в самое ближнее время, то рискую уснуть на полу.
— Я с превеликим удовольствием избавлюсь от вашего общества, герцог, но сначала вы пообещаете мне не лишать герцогиню жизни.
— Она бы не была такой великодушной в отношении вас.
— Мне все равно, Нокс, но ее крови на наших руках не будет. Вы же умный, придумайте какой-нибудь милосердный способ.
Я бы сказал, что такого способа не существует, и что все люди, кто рассуждал так же, как моя малышка, безвременно скончались от руки тех, кого сами же недавно и помиловали. Но на сегодня бедняжке уже хватит суровой правды жизни. Кроме того… что мне мешает соврать? В этом я достиг совершенства, даже полудохлый.
— И вы предоставите мне доказательства, что с герцогиней все в порядке, — словно слышит мои мысли.
— Вы умеете быть поразительно настойчивой. Жаль, что абсолютно не там, где нужно, и себе во вред.
— Я жду ваше обещание, Нокс.
— Обещаю, что от моей руки она не умрет. Прикладываю ладонь к груди, как когда давал воинские клятвы — никаких других доказательств на ум не приходит.
— И не отдадите такого приказа, — требует она.
— Без ножа меня режете! — делано возмущаюсь, но под строгим взглядом приходится пообещать и эту нелепость.
Тиль с облегчением выдыхает и тут нервно тычет пальцем в сторону выхода из купальни.
— А теперь убирайтесь — видеть вас не могу!
Я безропотно ухожу, можно сказать, поджав хвост.
Хороша малышка, просто до зубной боли хороша… для меня.
Проклятье, я должен выкорчевать эти мысли из своей головы. Ее замечание о моем беспрестанном «тыканье» абсолютно благоразумно. Слишком благоразумно, отчего моя собственная неосторожность выглядит до смешного неосторожной.