— Что ж я, добровольцем шел? Призвали. Дезертировать, что ли, призываете?..
Беспятых вздохнул, покачал головой сокрушенно и бессильно, снял с полки над столиком Юнга и скорее в подтверждение себе, чем для дурного матросика, прочитал вслух:
«Тот, кто сегодня пытается, подобно теософам, прикрыть собственную наготу роскошью восточных одежд, просто не верен своей истории. Сначала приложили все усилия, чтобы стать нищими изнутри, a потом позируют в виде театрального индийского царя. Лучше уж признаться в собственной духовной нищете и утрате символов, чем претендовать на владение богатствами, законными наследниками которых мы ни в коем случае не являемся. Нам по праву принадлежит наследство христианской символики, только мы его где-то растратили. Мы дали пасть построенному нашими отцами дому, а теперь пытаемся влезть в восточные дворцы…»
— А я что — виноват насчет дома отцов? — сказал Груня. — И вообще, кому я мешаю?..
— Ты думаешь, из Индии эта твоя лабуда пришла? Из Америки она пришла! Гамбургер для тупых голов!..
— Ну уж.
— А ты что думал, Бхактиведанта в Калькутте жил? В Нью-Йорке он жил!
— С чего бы.
Беспятых подперся ладонью и мечтательным голосом доброй бабушки, начинающей сказку, стал рассказывать:
— Давным-давно, в далеких теплых морях Мэйна, жили-были умные и кроткие пираты. Сами себя они называли морской братвой. И был среди них авторитетный капитан, француз по имени Франсуа. Они называли его Олонезец, потому что он был родом из провинции Олоне. И вся команда очень любила Олонезца, потому что часто на песчаном пляже, под пальмами, в ласковом морском бризе, он вешал… дураков! вроде! тебя! Понял???!!!
— Так точно! В гальюн разрешите выйти, товарищ лейтенант?
— Еще раз увижу — будешь петь мантры комендантскому патрулю. Иди! И промахнешься мимо унитаза — вылизывать заставлю! Сука красноглазая, я тебя еще увижу под дурью! Ауробиндо…
— А?
— Хрен на.
Оставшись один, он открыл иллюминатор, плюнул в него и с беспокойным неудовольствием попытался понять: «Чего я, собственно, сорвался? Фиг ли мне этот пацан? Фиг ли мне этот корабль? Хороший вечер, через год на гражданку. Седуксену выпить… или водки?»
Туманный Альбион. Подагра. На Лондон глубоко плевать. Такой моностих Ольховский приготовил к встрече.
Но Лондон оказался неожиданно хорош. Общее впечатление: коричневый полированный камень, ранняя зелень и живущее в пространстве отражение былого имперского величия. Многозначим — а не давит. Прочее — смотри телехроники, а дышится легко.
Вопрос о посещении музея-квартиры Карла Маркса встал и лег в порядке шутки, а в Гринвич на «Катти Сарк» теплоходиком скатались. И здоровы же были знаменитые чайные клипера. В отличие от игрушечной, как киносъемочный макет, «Золотой Лани» сэра Френсиса Дрейка: с гордым удивлением думалось про ребят, которые на такой стотонной скорлупе годами жили и продирались сквозь океаны вокруг шарика.