— Не считай, Ветка, это не деньги, — и взглянула на подругу с некоторым остервенением, словно давая понять, что ей-то точно не понравились бы ни иллюстрации, ни даже сам Сервантес в Веткином исполнении, хотя картинки она и в глаза никогда не видела.
— Простите, но лично мне было бы очень любопытно посмотреть эти иллюстрации, — обратился Лев к Веточке, но Пава встряла и тут:
— Для взаимного общения, юноша, существуют имена, так будет намного вежливей.
Лева немного смутился и пожал плечами.
— Не хотел никого обидеть, Павлина, прошу прощения.
Пава хмыкнула и стала нарочито сметать со стола несуществующие крошки.
Лидка с Олей, Надькой и Тяпочкой засуетились, задвигали стульями, словно был дан некий знак, и вышли колдовать на кухню — пора было собирать на стол. Пава решила остаться, она вообще считала, что пришла к такому возрасту, когда могла и делать, что хочет, и говорить, что хочет, ни в чем себе не отказывая. Она последнее время почему-то с радостью шла со всеми на конфликт, объясняя это возрастом и участившимися лесными пожарами, которые сжирают в Москве кислород, в результате чего мозг, лично ее мозг, из-за его нехватки страдает, скукоживается и озлобливается. Это объяснение ее вполне устраивало — и ее обозленный мозг, видимо, тоже.
Только все удалились и кухня зазвенела посудой и надсадным смехом бывших солисток, Павочка, оставшаяся с Веточкой и Левой за столом, решила продолжить разговор.
— Лев, как вас по батюшке-то, не помню, — Павочка потянулась через весь стол к колоде, и Ветка вопросительно на нее посмотрела, мол, чего это вдруг тебя снова понесло?
— Ну что вы, я к отчеству не привык, зачем это, зовите как всегда, — смутился Лев.
— Ну как знаете. Хотела спросить. Вот я вижу, умственно вы уже оперились, так сказать, путь свой фотографический наметили, уверенно и осознанно встали на рельсы… Но неужели вы тем самым реализовали все свои мечты? Или что-то еще в загашнике осталось? Ни семьи, ни детей в планах пока нет? — Павочка все тасовала и тасовала карты, не в силах остановиться.
Лев открыл было рот, чтоб ответить, но тут вступила Ветка:
— Павочка, вопросы твои странны и не совсем приличны. Как говорил Фрейд, у каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознается даже себе самому, — она вообще Фрейда боготворила и считала его великим философом и мыслителем, а совсем не психиатром и обожала разговаривать его цитатами, вставляя их к месту и не к месту. К тому же одна только Веточка из всех подруг могла хоть как-то в своей манере противостоять Павочке, ее натиску, безапелляционности и бестактности.