Пора и нам. Ли Мао пакуется: первым автобусом он уезжает в Куньмин. Наше совместное путешествие заканчивается. Последнее, что он может для меня сделать, — достать (если получится) билет на поезд и сообщить в Эмэй и Чэнду о дате моего появления. Я долго тешил себя надеждой, что он передумает, но чувство долга и финансовая дисциплина явно перевешивают. Правда, остается маленькая зацепка: уехать, а особенно улететь в Шанхай, на что надеется Ли Мао, не так-то просто, но… Короче, завтра мы расстаемся.
Второй день праздника оказался для меня чертовски неудачным и несчастливым. Проходит он в самом прямом смысле этого слова в кошмарном бреду, и впечатления о нем отрывочны, расплывчаты, туманны…
Это ж надо — провел в Китае восемь месяцев, безболезненно перестроился на специфическую китайскую кухню, в каких только забегаловках ни питался — и никогда (хотя подавляющее большинство иностранцев рано или поздно через это проходят) не имел никаких проблем с желудком, и вот тогда, когда каждая минута на учете, когда намечено столько увидеть, услышать, сделать, в общем, в самый неподходящий момент вынужден почти весь день провести В своей келье, с трудом поднимаясь со сразу ставшей ненавистной постели.
Около девяти утра на спортплощадке возобновляются соревнования мастеров ушу, танцевальных ансамблей, демонстрация национальных игр и забав. В желудке моем творится что-то невообразимое. Трудно догадаться, какое из вечерних блюд, отведанных в уже знакомом чайном домике, было для него роковым, и словами и вчерашний обильный хозяина, и всю китайскую кухню. Проглатываю пару индийских таблеток, захваченных из дома только благодаря настойчивым увещеваниям жены и случайно оказавшихся сейчас в моем багаже, и героически плетусь в Культурный центр.
Чувствую себя совершенно разбитым. Несмотря на то что в отличие от еще немногочисленных зрителей, собравшихся на восточной трибуне, в тени библиотеки, я сознательно выбрал себе место на самом солнцепеке, меня бьет озноб. Голова трещит, в глазах прыгают зеленые чертики, и лишь одна мысль сверлит апатично переваривающий все происходящее мозг: скорей бы конец, как бы заснять, как бы дотянуть до конца…
Словно в тумане наблюдаю за соревнованиями лучников (рис. 15), кажется, в основном, тех самых людей, что вчера стреляли из арбалета, за выступлениями мастеров ушу, оригинальным цирковым номером юноши-дайцзу, поднимающим закрытыми веками два полных ведра воды, разудалым катанием на качелях юношей и девушек байцзу.
Катание на качелях — любимое увлечение и развлечение многих народностей Юго-Запада, и устраивается оно обычно во время больших праздников. По своей конструкции качели байцзу напоминают каркас высокого шатра. Двенадцать расставленных слева и справа высоких бамбуковых шестов, обмотанных праздничными цветастыми лентами, связаны сверху в пучок; там же закреплена перекладина, от которой к земле опускается петлей толстая, тоже украшенная пестрой тканью веревка. Качели — это и игра, и состязание в храбрости и сноровке, и отдых, и психологическая разрядка. Легко и лихо взлетающие над баскетбольными щитами юноши и девушки никого не могут оставить равнодушными. Приободряюсь и я, но ненадолго. В висках начинают постукивать сигнальные молоточки.