По Юго-Западному Китаю (Ларин) - страница 160
К самому подножию Эмэйшань, к утонувшей в зелени леса на склоне невысокого холма гостинице с поэтическим названием «Красная жемчужина» привозят меня эмэйские товарищи, быстро договариваются о чем-то с администратором, устраивают, желают успешного восхождения и прощаются до послезавтра.
Местность, в которой расположился отель «Хунчжу», очень живописна. Отгороженная от автодороги запретительными знаками, лежащая чуть в стороне от потока рвущихся к достопримечательностям Эмэя туристов, она расслабляюще тиха и безмятежна. Воздух упоительно-свеж, абсолютно недвижим и насыщен ароматом цветущих деревьев. Тишину нарушают лишь невидимые в густой зелени, неугомонно чирикающие воробьи да время от времени покаркивающая в отдалении ворона. В тусклой и сонной воде затаившегося в ложбине пруда плещется рыбья молодь. А на берегу розовеют спелые ягоды земляники, свежие, аппетитные, но, к досаде моей, совершенно безвкусные.
Небольшой сувенирный магазинчик при гостинице не может предложить ничего, кроме примитивной, отпечатанной на тонком листке бумаги карты-схемы (схема 3), где расписаны несколько маршрутов восхождения. Вместо этого листочка можно обзавестись сумкой или носовым платком с тем же, может чуть менее подробным планом Эмэйшань. Этого, конечно, маловато, но одно мне совершенно ясно: ни один из указанных маршрутов мне не подходит — они рассчитаны на три-четыре дня, в моем же распоряжении всего полтора.
Схема 3. Туристская карта Эмэйшань
Традиция предписывает подниматься к вершине не спеша, наслаждаясь пейзажем, осматривая достопримечательности и не забывая почтить вниманием буддийских святых, останавливаясь на ночлег в монастырях и храмах, исстари дававших приют пилигримам и запоздалым путникам, а ныне в большинстве своем превращенных в постоялые дворы. Честно говоря, и мне хотелось бы проделать все так, как на протяжении многих веков поступали неделями и месяцами добиравшиеся до священной горы паломники: вооружиться прочным деревянным посохом, закрыться от палящего солнца или дождя широкополой соломенной шляпой и, погрузившись в самосозерцание, подчеркнуто углубленное на фоне открывающихся в пути природных чудес, медленным и глубоко осмысленным шагом двинуться к вершине. В конечном счете только так можно хотя бы отчасти — насколько это возможно для европейца, не верящего ни в будду, ни в какие другие сверхъестественные явления, — испытать те чувства, которые обуревали на склонах Эмэйшань и ревностного буддиста, и простого крестьянина, на всякий случай не забывавшего ублажать и даосских святых, и буддийских богов. Да и нежданно пробудившееся тщеславие настойчиво зудило: «Иди пешком… Иди пешком… Тогда ты сможешь говорить, что совершил восхождение на Эмэйшань. В противном случае…»