за август 1960 года с фотографией Жа Жа Габор, сорокатрехлетней матроны, одетой, как двенадцатилетняя Лолита: в обтягивающей коротенькой ночной рубашке, с яблоком в руке, актриса облизывает гyбы с притворно-невинным видом, в котором, однако, содержится явный призыв. И прочие модные и девичьи журнальчики из Франции и Италии со снимками старлеток в «платьях Лолиты» на фотопробах для фильма, в котором они отчаянно хотели сыграть.
Меня поразила эта обширная коллекция эфемер, посвященных «Лолите». Но того самого выпуска Nugget среди них не было. И ведь нельзя сказать, что Nugget был настолько неизвестен, учитывая, какие печатные издания собирали и хранили Набоковы. Отсутствие его в архивах писателя говорит само за себя — как часть куда более значимого отсутствия: любых упоминаний о Салли Хорнер.
Вера Набокова в письме Алану Левину подчеркнула, что похищение Салли «не послужило источником вдохновения для романа». Более того, она утверждала, что Набоков «изучил немало источников… многие из которых обнаруживают куда большее сходство с сюжетом «Лолиты», чем та, о которой пишет мистер Уэлдинг». Но даже если так, она все равно лукавит. Поскольку в самой «Лолите» упомянуты лишь два из множества источников: дело Дж. Эдварда Грэммера и история Салли Хорнер.
Вероятно, у Набокова была причина сохранить те две карточки с записями, а не сжечь их, как страницы рукописи. В обоих случаях он не мог не сделать выписки, и в особенности это касалось гибели Салли Хорнер. Он упомянул о ней в романе, хотя вполне мог умолчать. История Салли была важна для писателя, поскольку не прочитай Набоков о похищении, он не сумел бы и закончить «Лолиту».
Мне кажется, поведение Набоковых можно объяснить столько же небрежностью, сколько и сознательным желанием запутать дело.
Стэйси Шифф, биограф Веры Набоковой, не советовала искать скрытый смысл{254} в ответе Веры Левину, в этом безапелляционном отрицании очевидного. Шифф сказала мне, что письмо Веры «повторяет все, что Набоковы говорили о превосходстве искусства. Оно самодостаточно; прочее по сравнению с ним заурядно и стоит гораздо ниже по значению». По словам Шифф, Вера отвергала все, что могло быть воспринято как «давление на высокое искусство». Повседневность можно было принести в жертву творческому воображению.
Вот только Владимир и Вера отнюдь не отличались небрежностью. Его творчество, а также то, как она защищала его и решала организационные вопросы, свидетельствовали скорее о стремлении контролировать и управлять, о неприятии любых интерпретаций, которые противоречили их собственной. А поскольку искусство превыше всего (для Набоковых так было всегда), то обнаружить, что за завесой вымысла скрывается реальный случай, значило разбить иллюзию абсолютной власти творчества.