так же, как и каждое утро следующего месяца: в постели, измученный тем же неврологическим недугом, который одолевал его десятью годами ранее, за несколько месяцев до отъезда в Америку. «Я последовал вашему примеру
{159} и лежу в постели с температурой выше 102 градусов
[16], — написал он 24 марта Кэтрин Уайт, редактору журнала
New Yorker. — Никакой не бронхит, а грипп, причем сопровождается он мучительной межреберной невралгией».
Уайт тоже болела и посоветовала Набокову предпочесть отдых работе. Набоков отдыхал, но работать не прекращал. Десятью годами ранее, прикованный к постели, он писал «Волшебника»; вот и сейчас закончил две последние главы «Убедительного доказательства», первого варианта автобиографии, которая впоследствии выходила под названием «Память говори». Месяц спустя Набоков признался Джеймсу Лохлину{160}, редактору издательства New Directions, что, по-видимому, «вернется в обычное состояние» лишь через несколько недель. Тем летом они с Верой не путешествовали по Америке, как в прошлом году и три раза прежде. Не было ни времени, ни денег, выздоровление шло медленно, а сроки сдачи различных работ поджимали.
Легко представить, что Набоков, лежа в постели у себя дома в Итаке и будучи не в силах работать, взял номер городской газеты и прочел новость о том, что в Калифорнии освободили девочку, с которой похититель почти два года разъезжал по всей Америке. Нетрудно вообразить, что Набоков, у которого, как писала в дневнике Вера{161}, настоящие преступления вызывали живой интерес, каждый день на одре болезни внимательно следил за новостями о спасении Салли и преступлениях Ласалля.
Ведь здесь, в газетных заметках о злоключениях Салли, возможно, крылось решение давней проблемы с рукописью будущей «Лолиты»: где искать связующее звено для замыслов, зревших в голове, десятилетий одержимости, игр, в которые автору было угодно сыграть с читателем?
Роберт Роупер, автор книги «Набоков в Америке», полагал{162}, что Набоков «читал в газетах сообщения о сенсационном преступлении» примерно тогда же, когда освободили Салли. Роупер как-то сказал мне: «Я думаю, история Салли имела решающее значение [для Набокова]. Он уже готов был отказаться от задумки, как вдруг в марте 1950 года в газетах появились эти заметки, словно сама жизнь подсунула ему обоснование и образец для смелого романчика о сексе. Он многое позаимствовал из этой истории».
При этом нет никаких доказательств, что Владимир Набоков узнал о похищении и спасении Салли Хорнер именно в марте 1950 гола. В тех газетах, которые он, скорее всего, читал, об этом не писали — ни в университетской