— Пусть каждый живет, как хочет. Меня, например, никто не принуждает отдавать деньги, которые я зарабатываю, роду, но я считаю это своей обязанностью.
— Однако не у каждого отец — вождь, — ехидно заметил Удаху.
Мсье Киндр почувствовал, что может возникнуть ссора, и попросил Батаско включить свой прекрасный приемник и найти музыку.
Шоферу удалось поймать лишь трансляцию какого-то собрания. Только что закончились выступления, и был объявлен перерыв.
— Оставьте это, — предложил преподаватель Агаджи, — это заседание панафриканской конференции женщин в Ломе. На ней обсуждается вопрос о полигамии.
— Глупости, — махнул рукой Удаху и отвернулся к окну, — ни один здравомыслящий человек не будет отстаивать полигамию.
— Вы христианин? — спросила я.
— Да, но это не имеет значения. Я смотрю на это с практической точки зрения, руководствуясь разумом. У меня шестеро детей, и я хочу всем дать образование. Если бы у меня их было двадцать или тридцать, мне пришлось бы к некоторым из них быть несправедливым, я не мог бы о всех заботиться одинаково. Сколько у вас детей? — спросил он Батаско.
— Двенадцать, — ответил шофер.
— Ну, вот, пожалуйста, — посмотрел на нас Удаху многозначительно и покачал своей круглой головой. — А сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— Хм, когда вы доживете до моих лет, у вас их может быть в три раза больше, — сказал с нескрываемой иронией Удаху.
— Ничего, не пропадут, — ответил шофер спокойно.
Между тем кончился перерыв, и в приемнике раздался мужской голос. Он сообщил, что на конференции было высказано много интересных точек зрения, и предложил прокомментировать некоторые выступления. Он сказал, что хотел бы всех умных женщин, говоривших здесь о европейском образе жизни, спросить, что они, собственно, под этим подразумевают. Возможно, они составили о нем представление по европейским книгам и фильмам. И именно это они хотели предложить Того? Европейский брак — это лицемерие. Единобрачие противоречит природе, потому что мужчине недостаточно одной женщины…
— Кто это? — спросила я преподавателя.
— Министр внутренних дел, — ответил он с улыбкой, — умный человек.
Удаху молчал и смотрел в окно. Министр внутренних дел был слишком большим авторитетом.
Из приемника донеслись продолжительные аплодисменты, перешедшие в страшный грохот. Женщины, по-видимому, топали ногами и стучали по креслам. Перед этим они наверняка с таким же азартом награждали аплодисментами выступления ораторов с противоположными взглядами.
Тоголезского министра внутренних дел мы знали, встречались с его сотрудниками на различных приемах и праздниках. Он относился к нам довольно дружески. И он учился в Праге, где познакомился со своей будущей женой, уроженкой острова Мартиника. Она по непонятным соображениям избрала своей специальностью чешский язык и говорила на нем очень хорошо. Это была необыкновенно красивая, стройная метиска, обращающая на себя внимание своей европейской элегантностью. Особую слабость — она питала к яблонецкой бижутерии. Колье, серьги и броши она носила в комплекте и так естественно, что манекенщица не могла бы сделать это лучше. Парадокс был в том, что сам министр, который так решительно осуждал единобрачие, строго соблюдал его в своем супружестве.