— Под конец, — провозглашает Диавара, — дома будут оштукатурены известью и белизной засверкают на солнце. Это теперь наша религия! — пылко восклицает он.
Диавара! Где же твоя вера в Аллаха, который пять раз в день призывает к молитве и ни одного раза к работе?
Население Кати само приняло решение о превращении своего города в более современный и здоровый, и эту задачу жители выполняют собственными силами. Только за строительство улиц платит правительство.
— Африканец может все, — заявляет Диавара и вспоминает о ткаче, которого мы видели в тени дерева; с его станка сходила узкая дорожка ткани из отечественного хлопка. — Если вам угодно, — продолжает наш гид, — я тоже умею ткать. Но я могу и строить дом.
Мы давно уже не одни. Дети… Будь внимательна, фотограф, смотри, чтобы не слишком много голых мальчиков попало в объектив твоего аппарата! Я знаю, ты хочешь запечатлеть на пленке и старое и новое, потому что лишь на фоне старого новое открывается наиболее ярко.
Но не только дети бегают за нами. Секретарь бургомистра также предоставил себя в наше распоряжение: он дает нам много цифрового материала. Пришел учитель, который хотел бы показать нам свою школу. Это — низкая постройка из бетонных кирпичей с крышей из рифленого железа. Построена школа благодаря помощи жителей, их трудами и на собранные ими деньги. Как и везде в школах ищу я на доске «каждодневную мораль». В Кати она очень коротка: «Ты должен помогать другому».
Учитель знает маленький холм, с которого хорошо виден город. Темная манговая роща окаймляет извилистое русло реки; поля земляных орехов и огороды, где посажены различные сорта овощей, окружают город. Манго и морковь, баклажаны и капуста, картофель и лук сотни лет варились в кастрюлях колонизаторов.
— Их брюхо никогда не насыщалось, — резюмирует учитель.
— И голова кружилась от вина, — добавляет Диавара.
Они смотрят друг на друга, и смех катится вниз с холма на сады и дома. Воздух, который жаркие лучи солнца словно пронизали насквозь, чист как стекло. Вдали, среди обломков скал, бродят белые козы.
— В период дождей все это намного, намного красивее, — говорит учитель и показывает на желтые выжженные вершины. — Тогда торы и долины покрыты зеленью.
Тункара Балла, двадцати двух лет, холостой, родом из деревни, расположенной неподалеку от столицы. Его отец умер три года назад. От чего? Тункара не может сказать. Мать возделывает арахис, два брата помогают ей в поле.
Какого труда стоило мне узнать о начале его жизненного пути! Тункара говорит по-французски так, что я скорее угадываю его рассказ, чем понимаю. Вот он сидит передо мной на стуле, смотрит на меня не очень радостным, скорее даже испуганным взглядом и, очевидно, все еще никак не может понять, что все это должно значить. Зачем я пригласил его в отель и почему спрашиваю о матери, о братьях, об арахисе?