Другие желтокожие, вероятно, кочевали поблизости, потому что мы заметили немощного кривоногого старика из рода ма’гон. Нытик по натуре, презираемый пришельцами оква, он был очень польщен, когда Осман заговорил с ним. И он рассказал нам немало.
По его слонам выходило, что соседние ма’каукау (или ауэн) не жили в добром согласии с ма’наро: между ними происходили распри из-за охотничьих угодий. Он удивил меня, пытаясь уверить нас и том, что травянистые равнины вдоль сухой реки Окна, далеко на востоке, были «собственностью» его рода ма’гон; потом он внезапно замолчал, как будто слишком много сказав об атом. Старики часто опрометчиво болтают! Осман спросил у него, не там ли находится его племя в настоящий момент. Он схитрил:
— Нет, хотя это наша собственность, но мы туда не ходим…
К старику не замедлили присоединиться несколько молодых ма’гонов. Они оказались не менее любезными, чем он, и не менее сдержанными.
Тогда мы обратились к ма’наро. Сами очень уклончивые, они намекнули, что восточные степи «посещали, скорое, ма’гикве», — так они считали, не будучи твердо в этом уверенными. На своем неисправном джипе мы не могли туда отправиться. Я намеревался вернуться на следующий год с более подходящими средствами, чтобы пересечь весь загадочный район по диагонали.
Разбитые рессоры и астматический мотор даже не позволяли вернуться в Лехутуту — нужно было любой ценой достичь Ханзи, возможно, даже Мауна, где жило несколько белых, и попытаться отремонтировать машину.
Человек из колючих кустарников
Когда мы снова отправились и путь, нее окрестные грифы взвились высоко в воздух. Эти отвратительные хищные птицы были в какой-то степени даже красивы и полете.
Около сотни километров отделяло нас от Ханзи, но мы охали не быстрое, чем семенят ящерицы. Компаниям цесарок не ладо было даже лететь, чтобы оставить нас позади. А тяжелые лазурно-голубые дрофы строго глядели на нас, не сходя с места.
Для лагеря мы выбрали узкую поляну посреди колючих кустарников. Машина едва помещалась рядом с нами. Мало места— мало и прохлады! Калабенг, забыв свою должность командира поста, отрабатывал ежевечерний наряд по доставке сухой древесины. Осман вынул одеяла и распаковывал кухню. Четверть часа спустя огонь уже потрескивал и вверх струились завитки дыма.
Ели мы плохо, зато опустошили три чайника. Оставался десерт — банка варенья. Ночь распростерла над нами свои крылья. Внезапно колючие кустарники расступились и к нашим ногам рухнул бушмен, левая нога которого представляла собой одну сплошную рану.
Человек лежал неподвижно. Он выглядел крайне истощенным. Вокруг его раненой конечности песок пропитался кровью. Я наполнил стакан холодным чаем и поставил ему под руку. Он схватил его, поднял и жадно выпил.