Она держалась осторожно, как будто не доверяла своим высоким каблукам на этих неровных древних ступенях. Или она не доверяла себе. Волнение Никоса еще больше усилилось.
Он должен был взять себя под контроль — и быстро.
— Уже поздно. Мы должны возвращаться в отель.
Он резко повернулся и начал спускаться по ступеням, не глядя на Кейт, не дожидаясь ее ответа.
Подняв камеру, Кейт сделала еще один отличный снимок. Это было слишком просто — Венеция была самым красивым местом в мире.
Позади нее гондольер умело маневрировал через оживленное движение по Гранд-каналу, одновременно показывая своим пассажирам различные достопримечательности. Грандиозные палаццо и церкви в стиле барокко, Дворец дожей, мост Риальто…
Резко свернув с главной магистрали, гондольер направился вниз по не столь оживленному каналу, местами настолько узкому, что ему приходилось руками отталкиваться от стен древних зданий, чтобы не врезаться в стену. Вдали от шума и суеты они слышали только успокаивающий звук весел в воде и приглушенные голоса вдалеке. Это были закоулки Венеции, которые, по мнению Кейт, были столь же очаровательны, как эффектный Гранд-канал.
Когда гондола подошла к низкому мосту, Кейт повернулась, чтобы посмотреть на гондольера. Стоя на корме, он должен был быть осторожным, чтобы не удариться головой. Они подбирались все ближе, и он, казалось, не обращал внимания, но в последнюю секунду он подмигнул ей и пригнулся. Улыбаясь, Кейт снова повернулась вперед — и сразу же оказалась под проницательным взглядом Никоса. На его лицо легла тень от моста, под которым они как раз проплывали.
Выражение его лица было трудно разобрать — оно не было ни холодным, ни дружелюбным, но скорее настороженным.
С той ночи на ступенях базилики Сакре-Кёр они больше не вели разговоров по душам, не говорили больше о ее семье, и за это Кейт была ему очень благодарна. То, как Никос охарактеризовал ее мать, больно ранило Кейт, но в глубине души она понимала, что он отчасти был прав. Фиона обращалась с ним ужасно.
Может быть, если бы она смогла объяснить Никосу, почему ее мать вела себя так пренебрежительно, все было бы иначе. Но Фиона заставила ее поклясться, что Кейт ни при каких обстоятельствах не должна никому рассказывать о ее состоянии. Попытки урезонить ее, внушить ей, что не стоит стыдиться психического заболевания, вызвали обратный эффект: ее мать впадала в истерику, потому что Кейт хотела всем рассказать, что она «сумасшедшая». Фиона решила, что Кейт не будет счастлива, пока не упечет ее в больницу для душевнобольных.