Репутация «Сапфо» не была замутнена даже слухами касательно обычных в подобного профиля фирмах. Проще говоря, ударницы ночного фронта, призванные «скрасить досуг состоятельным господам», как о том велеречиво повествуется в невинных объявлениях в прессе — так вот, эти милые дамы не имели к «Сапфо» никакого отношения. Равно как справедлива и обратная последовательность — модели Гапоненкова еще ни разу не были пойманы за руку в вопросе проституции, пусть даже элитной.
Знаток древнегреческой литературы, конечно, мог бы ехидно заметить, что красавицы «Сапфо» и не нуждались в этом, благо давшая их фирме свое имя античная поэтесса была равнодушна к мужчинам. Остров Лесбос, знаете ли.
— Ну что ж, посмотрим, чего это ради решил связаться со мной беспорочный господин Гапоненков, — пробормотал Влад, укладываясь на диван с предусмотрительно закупленным пивом, — глядишь, и моделькудаст погонять. Если, конечно, я не ошибаюсь и желание встретиться изъявил именно он…
* * *
«Рисковый человек все-таки этот коллекционер моделей, или кто он там. Не пиццу все-таки в ресторане заказывал, знает, на что идет. И вызывать непосредственно к себе на работу — это надо быть уверенным и в себе, и во мне. А вот это уже куда интереснее. Откуда он меня знает и кто меня ему рекомендовал?»
Так рассуждал Владимир, следуя в своем многострадальном «БМВ» к назначенному месту.
Он припарковал машину чуть поодаль от блистающего тонированным стеклом, серым мрамором и зеркалами здания, над широкой парадной лестницей которого, несмотря на дневное время и довольно-таки яркий свет молодого мартовского солнца, неистово горели алые неоновые буквы, складывающиеся в слово «Sappho».
Он вышел из машины — высокий, в черном полупальто, по-весеннему распахнутом на груди и открывающем строгий темно-серый пиджак полувоенного покроя типа «френч», с некоторых пор вошедший в моду среди молодежи. Поймал свое отражение в зеркалах парадного входа и подумал, что так нельзя, что он слишком заметный для своей, скажем так, не совсем еще легальной профессии.
Хотя все идет к тому.
Глупости, брат, никогда ты не сможешь забиться в свою норку и только изредка выглядывать оттуда, жить коротко, блекло и незаметно, урывками от одного всплеска судьбы до другого.
Для этого бог не имел права давать тебе душу лицедея, душу актера, любящего заигрываться, захлебываться своей самоцельной игрой даже на рубеже смертоносного разлома.
Хотя всю свою жизнь ты пытался преодолеть свою великолепную позерскую — и в лучшем, и в худшем смысле этого слова — индивидуальность. Столько крови, столько боли, столько труда.