«Неустанно вопрошал Амадис о своей госпоже Ориане, ибо одна она была целью и средоточием его помыслов; и хотя она пребывала в его власти, от этого не убыло в нем ни на песчинку любви, которая была в нем всегда, но, напротив, еще более того, он к ней сердцем прилепился и воле ее повиновался; и от этого существовавшая промеж них великая любовь была, не как у многих, случайной и на время, кто, полюбив тут же и возненавидел, но была она такой глубокой и покоилась на таких добрых основаниях, что от раза к разу только возрастала, и так случается со всеми теми вещами, которые основываются на добродетели, а не на тех скверных побуждениях, которые мы обычно стремимся удовлетворить». (Перевод мой — В. Р.)
Действительно, в отличие от сказки, на которую похож роман об Амадисе, в нем очень силен дидактический элемент. «Рыцарское искусство — например, заявляет в финале романа Монтальво устами своего героя — это искусство высокое и даже очень высокое, и Господь его создал во имя мира и справедливости, дабы торжествовали они среди детей человеческих, и во имя истины и чтобы воздать каждому по праву его… И все это можно извлечь из рассказанной здесь истории, которая показалась правившему ее одновременно чудесной и человечной». (Перевод мой — В. Р.)
Книга имела такое сильное поучительное воздействие, что для всех слоев населения духовный облик Амадиса сделался моральным образцом. И в этом смысле роман об Амадисе превосходил, скажем, «Придворного» Кастильоне, поскольку предназначался более широким читательским кругам. Это был кодекс поведения совершенного рыцаря, а для всего 16 века учебник хорошего тона, умения поддерживать должным образом беседу, правил поведения в обществе.
Это все так. И все же остается главный вопрос, что же особенное было в Амадисе, что с такой силой привлекало к нему сердца читателя той эпохи, а нынче кажется загадочным? Потому что все, что выше было сказано об этом романе в том или ином виде реализовал классический рыцарский роман. Например, французский. Да, конечно, Амадис — герой, а быть героем — говорит Ортега — это просто быть собой, а не пленником необходимости, делающим все по принуждению. Герой утверждает свое волевое начало, побеждает обычай, изобретает новый рисунок поступка, в нем клокочет страсть к душевной экспансии, расширению своих границ. В то время как обыватель изо всех сил старается сохранить себя в границах привычного и, естественно, пленяется тем, чего ему не дано.
Да, конечно, сам Амадис в качестве персонажа представлял новый эротический тип, и собственно новое романное начало проявляется, в частности, именно в повышенной, по сравнению с эпосом, способности героя к душевным переживаниям и попытке их анализа. Ведь, в сущности, для этого роман и возникает, потому что любой настоящий роман описывает и поступки и пейзаж только для того, чтобы развернуть перед читателем другую картину — картину душевного движения. Именно поэтому нагромождение авантюр в Амадисе упорядочено неким нравственным заданием, пусть выраженным с изрядной долей дидактики.