Вот так обстояли в самых общих чертах дела с утопиями, которые практически всегда оценивались (об отдельных умных возражениях я говорила) положительно, когда Николай Бердяев произнес свои слова о запланированном ужасе, о геометрических идиллиях и омерзительных чудесах, добавив: «…утопии оказались более осуществимыми, чем казалось, вопрос в том, как избежать их осуществления». Вот когда начинает осознаваться опасность казарменных утопий, тогда в литературе и рождается жанр «Антиутопии». Именно к жанру антиутопий относятся грозные предостерегающие видения, которые нам предложили Хаксли, Оруэлл и Замятин. Между прочим, именно в романе Замятина «Мы» есть парадоксальная фраза, которую сейчас, после знакомства с Борхесом, вы способны оценить. Эта фраза: «Все истины ошибочны». А русский поэт сказал: «мысль изреченная есть ложь». Вспомните, Борхес убегает от Борхеса, осуществившегося и, можно сказать, выпавшего в осадок. Но именно по этой причине ошибочна истина утопии — она для всех и навсегда, а истина не может быть для всех и навсегда. Смысл всегда здесь, сейчас для конкретного меня и в моих конкретных обстоятельствах. Конечно, культура предписывает вести себя по правилам, но поступок только по правилу и по программе — не мой.
Евангельская истина — это хорошо, но это истина вообще, пока не наступит ситуация, когда тебе придется на деле ей следовать. Жизни вообще не бывает, или она не жизнь. Жизнь это то, что в частности: одно дело заповедь «не укради», другое дело, — увижу, например, потерянный кошелек и верну хозяину. И здесь возникаю я и мои конкретные обстоятельства. Человек знает правила, но живет он в своих частных решениях. В утопиях нет своих поступков и оттого нет жизни. Но если человек живет в частных решениях своей жизни, то как можно рассчитать завтрашний день? Это ведь не случайно, что не оправдываются прогнозы не только на погоду, прогнозы делаются в расчете на некоторое статистическое усреднение, а его нет. Человек берет и поступает вопреки здравому смыслу, и оттого футурология — самая фантастическая из наук. Человек утопий скучно равен самому себе, а мир похож на сумасшедшего и человек в каждый последующий миг себе не равен, если он жив. Он есть «что-то через себя перехлестывающее», но наука не может иметь дела с чем-то перехлестывающим, она имеет дело со статистическими тенями и оттого вера в науку — суеверие. Человек призван барахтаться в своих трудноразличимых обстоятельствах, самостоятельно осмысливая свой ответ, а не вкушая кем-то заблаговременно состряпанные карамельки истин. У Георгия Иванова есть стихи: