Шагали молча.
Вот уже и Миньяр. Обогнули вокзал и отошли от него верст пять. Погода все хуже и хуже. Мы промокли до нитки от дождя и пота. До Аши оставалось верст двенадцать-тринадцать, когда Василий захныкал:
— Чем так жить — лучше пропасть, — скулил он, шмыгая носом и вытирая его рукавом. — Не хочу больше мучиться!.. Не пойду дальше!
Вот оно, когда сказалось бытие! Василий вырос в довольно зажиточной семье, никогда не испытывал жизненных невзгод. И вот при серьезном испытании скис. Василий и раньше не всегда вел себя как подобает боевику: например, бросил всех и убежал, когда мы возвращались после «экса» на динамитном складе. Но мы так обрадовались, что он нашелся, — как-то даже и не упрекнули его тогда: что ж, и на старуху бывает проруха…
Но теперь это уж переходило всякие границы. И все же я попытался уговорить Королева:
— Подумай, разве можем мы не выполнить задания?! Мы же оружие несем, оно необходимо партии. Да и недалеко совсем осталось. Ну, какие же мы будем боевики, если струсим? Да назад и невозможно. В Миньяре мы никого не знаем, провалимся. А тогда каторга, а то и «вешалка».
Я всячески хитрил, пытался «заходить» то с одной, то с другой стороны, но тщетно. Королев наотрез отказался идти дальше. Он снял мешок и потребовал, чтобы я отдал ему деньги, что нам выдали на кормежку. Я не выдержал:
— Черт с тобой! На, забирай деньги, сволочь! Отдавай браунинг и катись к дьяволу! Я один дотащу.
— А как же я без оружия буду? — и не отдает.
— Да зачем оно тебе, такому нюне?! Чтобы провалиться, подарить его фараонам?
Я не выдержал и кинулся на Королева с кулаками. Надавал я ему здорово, отнял револьвер, взвалил на себя оба мешка и, не оборачиваясь, зашагал в Ашу. Королев же вернулся в Миньяр. Больше я его никогда не видал…
В Аше у Ереминых ждал меня Павел Гузаков — старший брат Миши. Он принял груз и поставил меня на конспиративную квартиру к моему дяде Павлу Булавину. Как и было условлено, через три дня я получил медикаменты и одежду и отправился восвояси на этот раз другой дорогой: по взгорьям, через углесидные печи, где было много своих.
Михаил здорово отругал меня за то, что я не смог уговорить Королева, а за то, что забрал у него оружие, похвалил.
Утром мы с Мишей отошли вверх по ручью еще версты три и отыскали небольшой хрустально чистый родничок. Над ним решили построить небольшую хибарку с железной печкой. За то время, что я перетаскивал оружие, Михаил успел даже припасти для «стройки» несколько бревен. Значит, зимуем здесь…
Но как же Саша Киселев? Мы делали для него все, что могли: одевали потеплее, смастерили из жердей койку и постелили мягкого душистого сена, не жалели лекарств, но он чувствовал себя все хуже и хуже… Питание наше было, конечно, не для тяжело больного туберкулезом. А главное — сырость и холод. Что делать? Глядя на Сашу, который держался мужественно, пытаясь не подать виду, как ему плохо (он даже шутил и смеялся, стараясь нас развеселить), хотелось плакать от бессилия.