Давай, Геннадий, мы попробуем с тобой вспомнить то наше путешествие и, как тогда, пройдемся по колхозу.
Вот амбар. Быстро закрыв за собой дверь, чтоб не напустить холода и снега, мы сразу попадаем в полумрак темного, без окон, помещения, останавливаемся и не можем отойти от двери. В амбаре ничего не видно. Но это пока приглядишься, пока глаза после яркой белизны снега привыкнут к сумраку. Постепенно светлеет. Мы видим уже закрома, полные чистого зерна, видим белые стены, кладовщицу. Да если бы мы даже и не присмотрелись, если б ничего и не увидели, все равно только по одному запаху каждый узнал бы, что тут лежит и прошлогодний и будущий урожай — зерно.
Всунешь руку чуть не до локтя (глубоко-глубоко!) в податливую кучу, да так, что заворошится, кажется, вся эта гора зерна, и почувствуешь, как добрый холодок постепенно остужает пальцы, ладонь. Пускай, пускай студит — этот холодок как раз и не даст зерну пробудиться слишком рано, не даст ему прорасти, не дождавшись весны.
Направляемся к кузнице. Какой зимний ветер! Настоящая вьюга — она чуть не сбивает с ног. Идешь и вдруг замечаешь что-то неестественное в поведении березок, лип. Такой ветер, которому бы с корнями вырывать деревья, а они стоят и не покачиваются даже. А если и качается какое, так будто бы нехотя. И только бы удивиться этому, как вдруг вспоминаешь, что их упругие зеленые паруса лежат уже где-то под снегом, и потому ветер свободно пролетает через недавнюю крону — не за что ему зацепиться. Ого, были бы листья — посмотрели б, как гнул бы он эти деревья — за чубы и до самой земли, за чубы — и до земли…
А вот и кузница. Какая же это кузница? Это же настоящий цех какого-то хорошего городского завода! И куда только подевались они, наши недосмотренные кузницы, которые не так давно всегда безошибочно можно было узнать по раскрытым и дырявым крышам, откуда свободно сыпался на горн снег; по тем стенам, которые, казалось, вот-вот раскатятся на все четыре стороны сразу. Маленькие, тесненькие, они всегда были полны дымом, грохотом, искрами (нигде от них не спрячешься) — казалось, будто тут перековывают не какой-нибудь лемех или подкову, а не слишком ковкую звезду или астероид. И кузнецы — всегда чумазые, как малые дети. А этот чисто одет, даже какой-то городской вид имеет.
Когда мы простились с кузнецом и вышли в зиму, ты, помнишь, сказал мне о нем:
— Хороший специалист этот Слонкин. Он недавно из Калининградской области к нам приехал. В колхоз мы его приняли… Видишь, вон там мы строим два двухквартирных дома? Летом закончим и дадим ему квартиру. Пусть едет, забирает свою жену, которая пока что осталась одна, да и живет себе как человек.