— Почему в колхозе не работали? — спрашиваю у женщин.
— А мы в Орше в очереди за хлебом стояли.
Приехал я первый раз в Андреевщину автобусом. Канцелярия маленькая, тесная — едва нашел. Как решето вся — кажется, даже звезды через крышу видны. Потом мы в ней летом намучились. Как только дождь пойдет, не знаем, куда нам и деваться. Столы передвигаем из угла в угол, бумаги переносим, а он барабанит всюду. И крупный-крупный — такой только со стрех капает.
Приехал я утром. Сторож мне коптилочку зажег. В конторе холодно. Коптилочка хлипает — вздохнешь, так желтое крохотное пламя и закачается. Сижу не дышу, жду, пока светло станет. Но того рассвета никак не дождаться — ты же сам знаешь, какое зимнее утро — и длинное и темное. Нелегко тогда свету темень пробивать.
Не дождался я рассвета — пошел на ферму. А на ферме — холоднее, чем на улице. Коровы не встают.
— Как соберутся люди, подымать будем, — объяснили мне доярки.
А Алена Медвецкая — ты же, наверно, знаешь ее, она мать Гриши Медвецкого, — лежит на земле, дует в холодную печь, чтобы сырые дрова разгорелись, и одновременно на руки озябшие дышит.
— Замерзаем вот, — говорит. — Как уж дальше будем жить, наверное, и бог не знает.
Я расспросил у доярок про ферму, а потом и говорю:
— Вот тут, женщины, новый коровник стоять будет. Коровы в нем сами и есть и пить будут.
— Я не доживу, — сомневается Медвецкая.
— Доживешь, Алена Яковлевна, доживешь, — успокаиваю я.
Потом Медвецкий Иван, который был за председателя, передал мне колхоз. Пришел в контору, а сам какой-то злой, на людей глаз не поднимает, не разговаривает ни с кем. Я гляжу на него, а самого так и подмывает спросить: «Как это ты, Иване, такой колхоз чуть ли не до ручки довел?» Посоветовались мы с правлением, поговорили и оставили его бригадиром.
Собрались как-то мужчины на колхозном дворе, а я и говорю им:
— Вот тут скоро наша пилорама стоять будет.
Некоторые усмехаются так хитровато — мол, давай, давай заливай. А Герасим Медвецкий, так тот будто и поверил:
— Вот тогда я уж свою хату обошью досками.
— Это будет тогда, когда в Оршице рак свистнет, — упрямо не верит бывший председатель, нынешний бригадир Медвецкий.
Потом привез я немного погодя и пилораму.
— Ну что, Иван, свистнул рак? — спрашиваю.
Молчит мой Иван и не говорит ничего. А Алена Медвецкая, так та все говорила, когда построили такой коровник, про который я ей и рассказывал: «Это же не председатель, а бог его знает кто: откуда он знал, что именно такой коровник будет!»
Хотя, правда, и строилось все это не очень легко. Не из чего было строить, нечего было возить и не на чем. Коней — совсем нет. Я в Минск на базар съездил, чтоб себе выездную кобылу купить. Увидел я одну и отойти никак не могу. Красавица, да и только. Сама такая красноватая, белая лысинка на лбу, голову гордо держит. Дед из Западной привел ее на базар. А народу возле Красавицы — не пробиться. И я подошел. Поговорил с хозяином.