Мужчины, собравшиеся тогда в Сенчиловой хате, тут же, при нем, уже не боясь, что больной услышит, говорили между собой:
— Нет, не жилец он на этом свете.
— И глаза вон как смотрят.
— И лицо, глядите, как земля стало.
Дед Сенчила немного поднял голову — едва оторвал ее, тяжелую, от сенника.
— Пить… Дайте… воды… — с трудом выдавил он из себя.
Савка поискал везде и выругался — в хате не было ни капли воды. Он, с большущей, как ведерко, кружкой, сделанной из гильзы, побежал к себе домой — это будет быстрее, чем идти сейчас к колодцу. Вскоре он вернулся, осторожно, за скрученную из проволоки ручку держа перед собою кружку.
Холоденок поднял голову деда Сенчилы, а Савка поднес кружку к пересохшим губам больного. И тот торопливо, с какой-то жадностью начал пить. Он хватал воду так, как хватаешь воздух после того, когда в реке сполна наглотаешься воды. Сенчила задыхался. Вода лилась по свалявшейся бороде, по шее, по Холоденковым рукам, собиралась в складках черной его ладони и оттуда струйками стекала на сенник. Под кожей ходил острый (казалось, что он вот-вот ее разрежет) кадык. Дед пил с еканьем — каждый глоток гулко отдавался в хате.
— Я же и говорю, что не жилец уже он, — держа голову старика, повторил Холоденок. — Так только перед смертью глотают.
Напившись, дед снова лег и начал бредить.
— Варька, погоди, куда ты от меня убегаешь? Это же я, твой Петра. Что, ты меня разве не узнаешь? Куда ты, Варька? Обожди меня…
— Ну, слава тебе, боже, с женой, покойницей, уже встретился, — не отходя от Сенчилы, говорил Холоденок.
— Мама, и ты убегаешь от меня? Чего ты все только рукою машешь и ничего не говоришь? Мама, а там вон пошел человек спиною ко мне, это не мой отец? Я ведь его уже и не помню.
— Вот и с маткою уже разговаривает. Потерпи, Петра, потерпи… Скоро уже будешь с ними…
— А чего это вы все от меня убегаете? Ну ладно, идите себе, я вас потом догоню…
Дед Сенчила бредил весь день, — после полудня он повторял только одно слово: «Жить». Под вечер раскрыл вдруг глаза, посмотрел на мужчин и слабым голосом спросил:
— Скажите, это вы меня уже похоронили или еще нет? Может, это я уже на том свете?
— Нет, Петра, выходит, еще не на том, — ответил Савка, который согласился побыть возле деда и ночью. — Еще, Петра, на этом.
— А то я уже думал, что умер.
— Нет, Петра, значит, мы еще с тобою поживем.
А раньше, днем, когда мужчины сидели и стояли возле нар, где бредил Сенчила, кто-то из них, кажется Демидька, заметил:
— Гета, брат, вот она какая жизнь. Кажется, весь век человек мучился, горевал, а как только, гета, пришел час, когда надо прощаться, видишь, как, гета, заговорил: «Жить!» Одно слово полдня повторяет. А казалось бы, что ему, гета, жалеть? Хату вот гэту дырявую? Одиночество свое? Горе свое? Ан нет, видишь, когда пришла, гета, к нему Кастуся