…И наконец — активное живое начало, люди, без которых, как говорится, «земля не будет ворочаться». Особенно помнится один, десятник по железобетону, послуживший мне прототипом моего главного героя с романтической фамилией Соколенок. Я любил с ним поговорить, и он любил поговорить широко и свободно, обо всем, что наполняло его упрямой верой, что через пять лет и жизнь будет другая, и мы будем другие. И эту веру ему хотелось перелить и в «больных» и в «болеющих». Он с предельной ясностью видел то, что у людей «под брезентовками бродит».
— Деревня бьет по нашему строительству, вы понимаете. Крестьянин подсобник, а ядро пролетарское и организация за ним. Сейчас пролетарий находится под влиянием крестьянина и кулака — старшого, а нужно его делать старшим, его, пролетария, нашего брата.
Или:
— Деревня разбивается. А раз он оторвался от деревни, он будет наш, и нам нужно долбить по этому месту.
Вот в углу закипает спор и слышится чей-то задиристый голос:
— Ну чего мы строим? Зачем она нам, такая громадина. Нужно дать рабочему человеку хорошую жизнь, А что строить для будущего, когда нам сейчас плохо?
— А мы разве фабрику только строим? — ввязывается в спор Соколенок. — Мы жизнь строим, чтоб людям дышалось легче, вольготнее. А кто жизнь делает? Люди. Вот за людей-то и нужно браться.
— Опять, значит, за нас беретесь? — возражает ему чей-то обозленный голос.
— А как же? Вместе с жизнью и самого себя нужно строить. А как иначе?
— Самстрой выходит?
— Да, самстрой.
— Это как граф Лев Николаевич говорил.
— А что? Правильно говорил.
Так определился второй смысл заглавного слова «Самстрой», который оказался гораздо глубже, чем вопросы быта и организации. Хотя этим, конечно, не снимается значение и тех локальных и временных проблем, без которых роман потерял бы свое жизненное, реалистическое значение. И тогда само собой возникает вопрос о тональностях этого звучания, точнее — о гранях между реализмом и натурализмом.
В связи с этим мне припоминается мимолетная, но значительная по смыслу пикировка тех давних времен между мной и Александром Митрофановым, ныне давно покойным, автором повести «Июнь — июль», напечатанной в том же номере «Октября», рядом с моим «Самстроем». Это был сравнительно молодой типографский рабочий, но совсем не похожий — по крайней мере, в моем представлении — на рабочего, ни по облику, ни по стилю, как литературному, так и — шире — жизненному. Я ему как-то мимоходом об этом заметил, а он, в ответ мне, отпарировал:
— А твой «Самстрой» портянками пахнет.
— А интересно, как бы ты в этом портяночном мире без портянок обошелся.