Были у Митяя неприятности и с попом Александром, преподававшим «закон божий». Воспитываясь в религиозной семье, юноша не любил, однако, ходить в церковь, не любил отца Александра и под разными предлогами не являлся к нему на исповедь, за что его не раз распекал все тот же инспектор Городской, который давно бы выгнал из училища ненавистного ему «стихоплета», если бы Митяй не учился так успешно и безупречно.
Особенно он пристрастился к литературе и, сидя в том же чуланчике, с упоением читал Майн Рида, Конан-Дойля, Жюля Верна, Вальтера Скотта. Нередко прочитанные книги вдохновляли его на новые стихи.
Деньги, которые давал ему отец на леденцы и пряники, он тратил на книги.
Но не только книги волновали подростка.
Он пристально вглядывается в окружающую его жизнь, жизнь большого фабричного города Иваново-Вознесенска, со всеми его социальными противоречиями и назревающими классовыми схватками. Несколько богатых особняков фабрикантов и тысячи убогих лачуг рабочих. Довольные барской своей жизнью капиталисты и подавленные тяжелым трудом, полуголодные рабочие-ткачи. Растет классовая ненависть. Всего этого не может не заметить впечатлительный юноша. Город ткачей начинает занимать значительное место уже в ранних стихах и первых прозаических набросках Дмитрия Фурманова.
2
— Едва ли в Российской империи, — вспоминает старый ивановский литератор Г. И. Горбунов, — можно было встретить такой же город, каким выглядел в начале века Иваново-Вознесенск с его обезображенными, словно прокопченными улицами, застланным гарью небом и маленькой речушкой Уводью, которая источала зловонье фабричных отбросов.
Город славился цветастыми своими ситцами, огненным кумачом, эластичными сатинами. Ткани распространялись по всей империи, шли и на экспорт, фабриканты и купцы наживали большие капиталы. А ткачи, прядильщики, красильщики изнывали от непосильного труда, нищенствовали, жили впроголодь. Дети рабочей бедноты умирали от недоедания.
Единственной отрадой ткачей были часы, когда они шли за город, на опушку соснового леса, на речку Талку. Здесь взвивались кумачовые флаги первых маевок, здесь-то и стали звучать первые слова протеста ивановских ткачей.
Митяю казалось, что жизнь в городе идет по раз навсегда установившимся обычаям. Но вести о волнениях на ткацких фабриках проникали и в школу. Весь город взбудоражен был январскими событиями в Петербурге, Кровавым воскресеньем, когда по приказу царя были убиты и ранены перед дворцом многие сотни рабочих. Узнал Митяй и о забастовке на ремонтном заводе и на фабрике Полушина, и о том, как на фабричный двор ворвались вооруженные казаки, избили нагайками рабочих, многих увели в тюрьму.