Тут я увидел, что пианист за роялем как-то странно мне подмигивает. Я пригляделся и понял, что в оркестре все-таки есть один знакомый мне человек – это был старый большевик Буренин. Пока мы бродили по залу, он сменил костюм факира на смокинг пианиста и теперь сноровисто наигрывал на рояле.
Почему-то вид Буренина навеял мне мысли о зверски убитом директоре треста тугоплавких металлов Борисе Семеновиче Гусе.
– А кто все-таки убил Гуся? – спросил я тревожно.
Глаза у Аметистова сделались испуганными. Он быстро оглянулся по сторонам – нет ли кого рядом, потом зашептал:
– Антр ну, дорогой Михаил Афанасьевич, только между нами! Государственная тайна, не подлежит разглашению. Вы не поверите, но все прояснилось самым удивительным образом. Банальная вещь, самоубийство. Да-да, разбитое сердце. Вы помните, среди клиенток Зои была такая Алла Вадимовна? Шикарная женщина – ноги, грудь, настоящая фемина! Оказывается, Гусь был в нее влюблен, а она ему изменила прилюдно. Дальше понятно. Нож в руку, погоня, догнать не сумел, с досады ударил себя самого в бок, упал и умер. В общем, совершенный Шекспир. «Отелло, венецианский мавр» – читали, конечно?
– А деньги? – спросил я. – Его ведь, кажется, обокрали.
Оказалось, что и деньги нашлись. Лежали в другом кармане. Так что все прояснилось как нельзя лучше.
Я только головой покачал. Все это выглядело довольно фантастически. Менее всего можно было ждать от Гуся самоубийства, но, однако, зачем бы Аметистову врать?
– Совершенно верно, незачем, – шепнул мне на ухо мой спутник. – Аметистов не врет, не врал, и врать не будет!
Тут я вспомнил еще одну вещь, которую хотел спросить.
– Ведь мы, кажется, на балу, – заметил я, – почему же здесь никто не танцует?
И вожатый мой еще тише прошептал:
– Потому что похороны…
Я поглядел на на Аметистова с изумлением, глаза его сияли загадочным красным огнем.
– Прошу прощения? – пролепетал я. – Что вы сказали?
– Я говорю: танцевать пока рано, – нормальным голосом отвечал Аметистов.
Я утер со лба внезапно выступивший пот. Акустика зала сыграла со мной злую шутку, я услышал совсем не то, что было сказано.
– Ну, а мы, – продолжал Аметистов как ни в чем не бывало, – переходим к последнему акту нашей драмы.
– Что за драма? – удивился я.
– Пожалуйте к хозяйке бала, ручку поцеловать! – торжественно заявил он.
И тут же я был взят под белые руки двумя акробатами и буквально по воздуху, не поджимая даже ног, доставлен к Зое.
Она сидела на высоком стуле в самом конце зала, в обрамлении золотой арки, украшенной блестящими зелеными гирляндами, наводившими на мысль о близящемся Рождестве – не было только елки и младенца Иисуса в вертепе.