Особенно приветлив Дикий был с теми, кто ему сочувствовал. По настоящему их было двое – старик, помогавший своей старухе торговать у вокзала непонятным шмотьем, и Марсик, музыкант из бара. Старик сочувствовал молча, а Марсик при случае подсаживался за столик к Диким и трепался якобы о музыке:
– Когда Джанго Рейнхардт приехал в Америку, он встретил одного музыканта, который в то время единственный составлял ему конкуренцию. У того парня была женщина, она была глухая. Ему нужно было обожание его игрой на гитаре, а она ничего не слышала. Была глухой. От неё он уходил к другим женщинам, они восхищались им, но он возвращался к глухой. Он издевался над ней, но в то же время любил её больше других женщин.
Дикий-старший морщился, не понимая, как это можно любить и издеваться.
– Такой это был противоречивый человек, – объяснял Марсик, – музыкант от Бога. Он любил музыку, свою гитару, а его любимая женщина была глухая. И еще этот цыган Рейнхардт постоянно на шаг впереди. Вот странная любовь к глухой и сгубила музыканта. Когда женщина исчезла, просто ушла куда-то насовсем, он не смог её найти и умер.
– Ты хороший парень, – говорил Дикий-старший Марсику, – тебе необходимо стать настоящим музыкантом. Увидеть мир, интересных людей. Лучше там среди них сгорать над своей идеей, чем задыхаться от наших зловоний здесь в кабаке. Может, тебе не хватает смелости убраться отсюда? Или денег нет? Я дам.
– Хватает мне смелости, – вздыхал Марсик, – у меня идеи нет. А вот у тебя, я вижу, и смелость есть, и какая-то идея…
– Слышь, Марсик, – встревал Дикий-младший, – ты бы лучше шел народ развлекать. А то все уже заскучали.
– Нет, Марсик, – морщился Дикий-старший, – вот как раз смелости у меня маловато.
– А Эллиотт Смит, вообще, воткнул себе нож в сердце из-за любовных переживаний! – твердил Марсик, уходя.
Каждый день Дикий-старший искал встречи со Стрекозой. Он словно каким-то шестым чувством определял, где она. Если он её не находил, это можно было узнать по его убитому виду, словно его придавило горой. А однажды он подошел к Стрекозе с цветами и предложил:
– Будем вместе.
Стрекоза улыбнулась ему, словно тысячу лет ждала этого странного предложения, и сказала:
– Никогда не будем.
Этот отказ обошелся миру в груду бутылок мерзкого пойла и неизлечимой тоской, полившейся из сердца Дикого. Он страдал, как ребенок. Его младший брат сам чуть ли слезами не умывался, глядя на такое дело. В конце концов, он решил поговорить со Стрекозой. Подошел к ней в баре, отозвал в сторону и без обиняков выложил всё, что думает: