По сравнению с европейскими центрами Харбин обладал двумя существенными недостатками: во-первых, технический и административный персонал КВЖД преобладал здесь над творчески активной интеллигенцией. Положение осложнялось также постоянными вылазками китайской, советской и японской разведок. Политические трения и экономические сложности, характерные для русской колонии Харбина, осложняли ситуацию здесь даже в большей степени, нежели «провинциальность» большинства творчески активных представителей эмиграции, в основном выходцев из Сибири. Второе, и по всей видимости, более существенное обстоятельство было связано с удаленностью Харбина от основных культурных центров русской диаспоры в Европе — Берлина, Праги, Парижа. Дороговизна дороги и прочие сложности препятствовали установлению тесных контактов и активному культурному обмену. Вследствие этого публикации, увидевшие свет на русском Дальнем Востоке, с трудом доходили до русской аудитории в Европе, а европейские издания были дороги и доставлялись в Харбин с большим опозданием. В жизнь «провинциальных* центров Европы — Белграда, Риги, Софии, Каунаса и др. — вносили разнообразие визиты ведущих деятелей эмиграции. Дальний Восток, как правило, в маршруты подобных поездок не включался. Все это, однако, не должно принижать значения того вклада, который внес Харбин в культуру Русского Зарубежья, но может служить достаточным объяснением, почему Харбин не имел того влияния, которое он, несомненно получил бы при современном развитии связи. Значение этого вклада стало очевидным лишь после новой эмиграции многих деятелей культуры из Харбина в Соединенные Штаты и Австралию. Это произошло накануне второй мировой войны, когда Россия за рубежом в том смысле, который мы вкладываем в эти слова, уже находилась у последней черты своего развития.
Различные пути формирования центров Русского Зарубежья дают ключ к пониманию особенностей каждого из них, а также произведенной в них культурной продукции. Этот «фон» мы постоянно должны иметь в виду, рассматривая эмиграцию и ее культурную историю.
Выше мы уже говорили о гражданских лицах и целых воинских подразделениях, бежавших с территорий, контролируемых Советами, и расселившихся по всему земному шару. Сколько же людей было вовлечено в этот процесс? К сожалению, мы не располагаем точными цифрами. Во-первых, хаос, царивший во время бегства и эвакуации, не давал возможности сделать сколько-нибудь точные подсчеты и записи. Следует помнить также, что нелегальный въезд и поселение из-за сложностей с оформлением паспортов, виз, видов на жительство и разрешений на трудоустройство также не оставили о себе свидетельств. Во-вторых, и организации самих беженцев, и административные органы, занимавшиеся проблемами беженцев в тех странах, где им предоставили приют, были достаточно примитивны и отнюдь не преследовали цели точного и полного статистического учета. Наиболее достоверные цифры даны в обзоре, составленном по поручению Королевского института международных отношений в Лондоне (1937 г. ) и опубликованном Джоном Симпсоном в 1939 г. Симпсон и его сотрудники использовали все доступные им документы (следует отметить, что новых с тех пор не появилось), главным образом списки Красного Креста по распределению помощи, записи различных организаций беженцев, официальную статистику стран, предоставивших им убежище, и Лиги Наций, равно как материалы, представленные специально назначенными для сбора сведений корреспондентами. Однако данные, содержащиеся в итоговой части документа, не отличаются ни абсолютной полнотой, ни точностью, между отдельными показателями есть значительные расхождения.