Хотя журнал и имел антибольшевистскую направленность, тон его был далек от истерии, он давал взвешенную информацию о событиях в Советской России. Более того, создавшаяся в 30-е гг. угроза сохранению мира и социальной стабильности заставила нескольких, хотя и немногих, авторов, в том числе и некоторых членов редакционной коллегии, занять более терпимую позицию по отношению к Советскому Союзу, учитывая роль, которую он мог сыграть в мире, и признать, что социальные изменения, осуществленные в нем, были неизбежны. Это в свою очередь сказалось на готовности пересмотреть прежние суждения о причинах, характере и последствиях революции.
Многим эмигрантским авторам, отрезанным от родины, были свойственны мучительные размышления и внутренние сомнения. Конфликты между отдельными эмигрантами зачастую приводили к большим сложностям. Противоречия возникали из-за мнений, что подход к отбору литературы в журнале был слишком требователен и старомоден. Молодые авторы были убеждены в том, что их печатают слишком редко. Редакторы полагали, что публиковать произведения никому не известных писателей, чей стиль или тематика могут шокировать читателей старшего поколения, слишком рискованно. Это в первую очередь относилось к прозе. Поэтический раздел был вотчиной поэта М. О. Цейтлина и Ф. Степуна, которые более внимательно относились к молодым дарованиям, в особенности к представителям модернистской и так называемой парижской школы эмигрантской поэзии. Поощряемые авторитетными критическими эссе Г. Адамовича, «Современные записки» всегда предоставляли свои страницы стихам Марины Цветаевой, Б. Поплавского, Г. Иванова, В. Ходасевича и многих более молодых поэтов. Раздел прозы был практически монополизирован такими маститыми писателями, как Бунин, Зайцев, Алданов, А. Ремизов, И. Шмелев, М. Осоргин и более молодой Сирин (В. Набоков). Правда, в 30-е гг. журнал помещал прозу молодых, таких, как В. Яновский и Г. Газданов, однако многие авторы полагали, что экспериментальные направления в литературе не получают достаточного освещения на страницах журнала.
Второе, более важное противоречие было порождено эволюцией философских и религиозных взглядов Фондаминского, который был наиболее активным членом редакционной коллегии и пользовался поддержкой В. Руднева. Он эволюционировал в сторону идеализма и духовности, что становилось все более частым явлением среди эмигрантов. Статьи таких религиозных мыслителей, как Л. Шестов, С. Франк, Г. Флоровский и др., вызывали недовольство других членов редакции, прежде всего М. Вишняка. Они полагали, что журнал распахнул двери перед мракобесием, реакционными течениями дореволюционной общественной мысли в ущерб либеральным, гуманистическим и светским ценностям, провозглашенным в первоначальном редакционном заявлении журнала. С другой стороны, я убежден, что это новое направление приветствовалось весьма многими, поскольку, как мы увидим в шестой главе, начавшийся в эпоху Серебряного века ренессанс религии и идеализма продолжился за рубежом, увлекая все большую часть эмигрантской интеллигенции. В общем, конфликт вокруг публикаций этих авторов привел к уходу Вишняка. Он стал ответственным секретарем нового «толстого» журнала «Русские записки», который был основан в значительной мере для удовлетворения потребностей части диаспоры, сосредоточенной на Дальнем Востоке, объединив наиболее стойких радикалов-позитивистов и антиклерикалов из «Современных записок». «Русские записки» продолжали выходить вплоть до начала войны, в них были представлены многие авторы, сотрудничавшие в «Современных записках», своего рода оппонентом которых стал новый журнал. Однако публикации были мало интересны, и журнал никогда не пользовался большой популярностью.