Пока я так думал, уставившись на окружавшее со всех сторон шоу, меня увлёк разговор за соседним столиком. Двое грубых неопрятных мужчин средних лет что-то оживлённо обсуждали. Я стал прислушиваться. Понять удавалось немногое по причине всегда стоявшего в столовой гула, но кое-что я всё же разобрал. Бодрым, вызывающим на оживлённый разговор голосом один сказал:
—Ты же в курсе последних событий? Слышал про мальчугана, который смастерил какой-то там плот?
—Конечно, а как же иначе! Странные вопросы ты мне задаёшь… На Корабле вести разносятся быстрее пули. Да, слыхал я об этом, , понимая, что вопрос его собеседника был чистой формальностью.
—Только слыхал? . – Неужто ты не ходил на саму казнь?
—Нет, ты знаешь, не получилось пойти, – оправдываясь, отвечал он. – В тот день на меня навалилось столько дел… Что даже чисто физически я бы всё не осилил. А ты, я так вижу, сходил?
—Ну ещё бы! – сразу утвердительно воскликнул тот. – Разве такие события можно пропускать? Нет, друг, это ты сегодня задаёшь мне странные вопросы. В своём ли ты уме, когда так говоришь? Не мучает ли тебя совесть? Какой-то негодяй позволил себе такое, а ты даже не пришёл посмотреть, как его накажут. Нет, друг, неправильно всё это… Я вот считаю, что каждый житель Корабля должен в таком случае прийти и посмотреть, только так мы и можем вносить свою лепту в предотвращение подобных выходок. Чтоб впредь я такого отношения не видел, а то я подумаю тогда, стоит ли мне с человеком вроде тебя сидеть за одним столом. Каждый должен быть часовым на Корабле, каждый!
Сказав это, он ещё больше приковал моё внимание, и я попытался краем глаза разглядеть говорившего. По его голосу можно было подумать, как я и сделал это ранее, что ты слушаешь человека средних лет, но теперь, когда я взглянул на него с интересом, я понял, что этот господин уже давно растерял свою молодость. Длинные седые волосы клубились за его ушами. Толстые, едкие морфины испещрили всю кожу на его лице, особенно выражены они были в области лба, между бровей. Судя даже по короткой реплике, можно было довольно хорошо себе уяснить, что человеком он был хмурым, неприветливым, сердитым, вот и хмурил свой лоб без конца. На нём была одежда с короткими рукавами, так что я мог наблюдать его руки. Кости обтягивала ещё более морщинистая, грубая, закалённая и истерзанная годами кожа, местами она слегка обвисала, и всё же было видно, что старик делал всё возможное, чтобы поддерживать своё тело и рассудок в добром здравии. По его отношению к собеседнику и манере речи можно было легко догадаться, что старик этот слыл на Корабле за некоего мудреца, уже многое повидавшего. По этой причине окружающие выказывали ему мифические, по своей сути, почёт и уважение.