Тут я услышал тихий звук, похожий на стук капель о землю, ощутил на лице влагу, и все это разом вернуло меня к реальности.
Посмотрев на паркет, я сразу же заметил на гладком полированном дереве кровь. Я дотронулся до виска и почувствовал, как внутри меня разверзается губительная пропасть: мои пальцы нащупали горячую липкую влагу.
Я немедленно прижал ладонь ко лбу, так сильно, как только мог, закрывая рану, чтобы не выпустить в воздух еще больше яда, испускающего смертоносные пары.
– О нет! – выдохнул я. – Что ты наделал, болван?!
На лбу Прозерпины собрались морщинки, глаза быстро задвигались под опущенными веками. Постоянно посещавшие ее видения нахлынули с новой силой, разгоняя легкую дымку сна, в который она была погружена.
В священном нутре Собора, прямо над склепом, где находилась Прозерпина, излилось зло, просочилось в нее, приняв форму мрачных теней, и собралось в ее черепной коробке.
Девушка протянула руки к единственному предмету, до которого могла дотянуться. Арфа висела рядом с ней на кабелях, почти идентичных тем, что удерживали на месте саму Прозерпину. Тонкими пальцами она коснулась струн, извлекая из инструмента кристально чистые ноты, пропитанные ее болью и тоской, предупреждая своего хозяина о приближающейся опасности.
Слишком поздно…
Она почувствовала, как смерть трижды опаляет ее плоть.
Тело девушки трижды содрогнулось от боли, словно ее били кнутом между лопаток.
Три струны лихорадочно вибрировали, и под высокими сводами мрачного сырого зала звучали нестройные ноты.
Только что погибли трое людей, и их души поглотил полубог. Пустые оболочки, в которые внезапно превратились их тела, уже выбросились с одного из дворцовых балконов и повисли у подножия здания, напоровшись на окружавшие его многочисленные металлические пики – последнее пристанище для несчастных.
Их имена не начертались пепельными буквами в сознании Прозерпины. Их не должно было быть в списке. Их безвременная смерть проделала три темные дыры в Паутине времени, и она медленно начала изменяться перед мысленным взором девушки. Одна нить тянула за собой другую.
По бледным щекам Прозерпины потекли слезы отчаяния, когда перед ней начала вырисовываться новая картина будущих событий и образы грядущих страданий. Ничто не освещало это мрачное, призрачное Полотно…
Измученная Прозерпина скрестила руки на груди; плач музыкального инструмента смолк, и под сводами ее зловещего узилища снова воцарилась тишина. Прошло так много времени с тех пор, как у нее отняли свободу воли, и ее жизнь потеряла всякий смысл. Так давно, что даже ее тело и способности больше ей не принадлежали. Столько жертв – и такая жалкая компенсация…