– Ради вас я испытала бы на себе что угодно, и яд в том числе. Я боялась иного: в случае успеха Ориджин сочтет меня слугою Кукловода, а вас – стало быть, самим злодеем. Я слишком близка к вам, чтобы стать подопытной.
– Удобно… – выронила Минерва и залпом осушила бокал.
Ее мучения – боль, обиду, оживший в памяти ужас – капитан ощущал, как свои собственные. Этого больше нельзя было терпеть.
– Ваше величество, позвольте мне прервать этот разговор. Фрейлина совершила ошибку, которую позже осознает. Сейчас я провожу ее.
– Да, капитан, буду благодарна…
Но вдруг взгляд Минервы заострился, засиял голубою искрой догадки.
– Нет, постойте. Миледи, а откуда вы узнали?
– О чем, ваше величество?
– О теории герцога Ориджина. О мертвой Знахарке и снятом с нее Предмете. Лично я услышала то и другое в приватной беседе с герцогом – вскоре после того, как вы являлись со странною просьбой. Неужели герцог так же разоткровенничался и с вами?
– Я использую разные источники, ваше величество…
Ложь не давалась Лейле Тальмир. Слишком много осталось в ней благородства, чтобы лгать без колебаний.
Владычица выдохнула:
– Холодная тьма! Вы подслушали!
– Я не…
– Вы увидели, как ко мне вошел Ориджин, и решили подслушать разговор! Только так могли узнать, не иначе!
– Ваше величество…
– И я даже знаю, зачем! Не ради меня – о, нет! Вы по-прежнему хотите землю! Вы искали зацепки, что продать мне, чем бы надавить… И нашли эту дрянь, и принесли мне, ожидая благодарности!
– Это не так!! – вскричала фрейлина.
– Ступайте к Ориджину, – бросила Минерва. – Он не догадался слить гной из трупа – подскажите ему. Возможно, наградит вас за находчивость. А может, прикончит на месте. Как я успела понять, он мало похож на Мартина Шейланда. Но дерзайте! Вам же так нужна земля – стоит рискнуть!
Фрейлина поклонилась владычице, опустила шприц на пол и сказала вовсе не то, чего можно было ждать:
– Ваше величество, есть в мире кое-что кроме интриг и заговоров. Бывает так, что человеку очень нужна помощь.
Она ушла, а владычица обратила к капитану некий взгляд… вопросительный, пожалуй. Очень недурно было бы сейчас сказать что-нибудь, подходящее к случаю.
Есть такая порода придворных, что любит резать правду в глаза всем, кому ни попади, даже самому владыке. В этом поначалу есть опасность, но когда уж снискал репутацию правдолюбца и приучил к этому двор – дальше получаешь выгоду. Слывешь прямым и честным, пользуешься доверием, владыка тебя отличает. Притом мозги свои ты понапрасну не сушишь: что взбрело на ум, то говоришь.
Но капитан Шаттэрхенд не принадлежал к этой породе. Искренне верил: императору нужно говорить лишь то, что он хочет слышать. Владыка знает, чего и когда хотеть. Пожелает услышать горькую правду – сам прикажет; а без приказа лезть никак не годится. Потому капитан сказал только: