Чёрной рубашки у меня не было, я надел бардовую, мне вообще было по барабану, какого цвета рубашка и Ольге, я думаю, тоже это было не важно. Я вызвал такси. По пути купил букет алых роз, она любила розы. Зашёл в квартиру, посреди зала был накрыт большой стол, за ним сидели друзья и близкие покойной, все в чёрном, у них другой одежды, наверное, и не было, сатанюги мерзкие. Её мама усадила меня за стол рядом с парнем, волосы которого были покрашены в чёрный цвет, а родной цвет светло пепельный, волосы отросли и были видны светлые корни сантиметра на три, ногти на руках тоже были окрашены в чёрный и тоже отросли, у него даже глаза были подведены, а пахло от него потом, будто он не мылся недели две. Отвратительный тип. Принесли первое – куриную лапшу, отчего-то на похоронах всегда едят куриный суп с лапшой, пьют водку, не чокаясь, на столах стоит кутья – сладкая каша из риса с изюмом и закрывают зеркала. Пришедшие натягивают на лица маску печали или, на крайний случай, делают серьёзный вид. А когда мужики выходят на перекур, то говорят на отвлечённые темы, типа, на что лучше ловится форель или, как сильно подорожал бензин. Я немного поел, выпил, пошёл перекурить на свежий воздух, прикурил ещё в подъезде. На улице меня встретил Олин дядя.
– Парень, ты чего? – Спросил он. – На тебе лица нет.
– Так похороны ведь. – Отвечаю.
– Я смотрю, ты пацан нормальный. Надо прижать этих сатанюг, это всё из-за них.
– Может и так.
– Я следователем работаю, возбудил уголовное дело, но у меня отобрали его, не сдержался и уебал одного из этих додиков. Передали дело другому, а тот в отпуск ушёл, когда вернётся закроет его к ебеням. Поможешь мне?
– Чем?
– Я хочу отомстить за смерть Ольги. Они же знают тебя, внедрись к ним. Это всё вообще для прикрытия у них, на самом деле их там подсаживают на наркоту.
– Кто подсаживает?
– У них главный из Эмиратов, я пробил уже всё. Это наркотраффик. Понимаешь, о чём я?
– Не совсем. – Я потушил сигарету. – Давайте позже свяжемся и обсудим всё.
– На, возьми, вот мой номер. – Он протянул мне визитку золотистого цвета.
Я поднялся, в квартиру, мне снова налили водки, выпил. Принесли второе – жаркое, а на гарнир рожки. Я молча съел, ещё налили, выпил. Приехал священник. Гроб спустили на улицу, во двор. Зрелище было, конечно, то ещё. Священник отпевал покойницу, а вокруг толпились сатанисты с перевёрнутыми крестиками на груди и в футболках с Мерелином Менсоном и пентаграммами. Я стоял в стороне. В голове смешались все мысли – наркотраффик, сатанисты, менты, священник, но самое страшное для меня было то, что я знал теперь, что она меня любила. Вот она лежит в гробу, её лицо неестественное, белое, накрашенное, после падения оно тоже не совсем уцелело, лучше бы в закрытом гробу хоронили. Ну, вот я узнал, что она меня любила, но слишком поздно, ничего не изменить, лучше бы она меня ненавидела, но была жива. Сердце рвалось на части, слёзы сами катились по щекам.