- Ну, не будем терять дорогого времени. Прикажете сесть в седло? игриво пробасил Дерябин, приложив даже руку к фуражке, и, не дожидаясь ответа, неожиданно для Сыромолотова легко, едва коснувшись ногою стремени, поднялся и вот уже устраивается удобнее в седле, а Черкес под тяжестью его, быть может семипудового, тела переступает ногами и ждет, поставив топыром уши, когда его этот увесистый всадник пошлет к воротам, чтобы скакать по улице, звонко стуча копытами по мостовой.
Но всадник с папиросой во рту не шевелит уздечкой. Он приказывает городовому вынести для художника стул, потом, вдогонку, кричит:
- Два стула!..
Алексей Фомич расположился на этих стульях со своим этюдником и ящиком для красок на таком расстоянии от конного помощника пристава, какое подсказал ему холст на этюднике, и из пачки углей вынул наиболее прочный на вид, так как приготовился к действиям энергичным, а при таких действиях тонкий уголь очень скоро ломался в его сильных пальцах.
Дерябин сидел на седле вполне картинно, даже не казался тяжелым, и, чтобы поддержать в нем такую посадку, сколько нужно было для зарисовки, Алексей Фомич сказал первое, что навернулось:
- Теперь большая редкость встретить такого коня, как Черкес, в тылу... То есть, не в армии, хотел я сказать...
- Реквизиция конского поголовья полиции, разумеется, не коснулась, - не без сознания своего достоинства отозвался на это Дерябин.
- Хотя война и мировая, - подхватил Сыромолотов, чтобы завязать, по своему обыкновению, разговор с натурой.
- Что же из того, что война мировая?.. Ведь в свое время она окончится, - философски спокойно проговорил Дерябин. - Полиция же - это уж навеки.
- Навеки? - совершенно машинально повторил художник, работая углем.
- А как же иначе? - спросил Дерябин и покосился на Сыромолотова так выразительно, что тот не замедлил с ним согласиться.
- Конечно, нельзя даже и вообразить государства без полиции.
- В том-то и дело... А чего же стоит полиция без лошадей?
Вопрос этот был поставлен помощником пристава так, что художнику оставалось только ответить:
- Разумеется, ничего не стоит.
- Войны что! - продолжал философствовать Дерябин, сидя в седле. - Войны - это для государства все равно что для человека скачки, например, с призами или вот какой-нибудь коммерческий шахер-махер: можно выиграть, а можно и проиграть, а то и сделать ничью, как в шахматах бывает... А для министерства внутренних дел только что работы прибавляется во время войны... Однако ее и в мирное время бывает до черта!
И с этим приходилось согласиться Сыромолотову. Справившись с контуром тела Дерябина, он сказал сочувственно: