— Ах, боже мой! Уж не дочка ли Федора Троянова? Узнала. Сколько лет не видела, а узнала. Вылитая мать… А мы с твоей матерью вместе и в девках гуляли, в один год замуж вышли…
— Тетка Уля, переночевать у вас можно?
— Своим людям да нельзя переночевать? Заезжайте, заезжайте. Милости прошу. Только, ой, у нас всю зиму ворота не отворялись. Пойду покличу старика. Роман!
Хозяйка говорила громко, на всю улицу, и Лялькевич сразу повеселел: играла она свою роль умело, правильно.
— А это мужик твой?
— Да, муж, тетка Уля.
— Полмужика, — пошутил Владимир Иванович, показывая на свою ногу.
— Слава богу, что живой… Живой хоть без рук, без ног — все человек.
Вышел хозяин, невысокий, худощавый, с рыжими усами, которые торчали пиками, что придавало его лицу сердитый вид. Он поздоровался и без лишних слов стал отворять ворота. Мужчины остались во дворе распрягать лошадь, а Саша и хозяйка вошли в дом. Ульяна тяжело вздохнула и, тайком утирая слезы, грустно сказала:
— А моих, Сашенька, нету. Ваня машинистом ездил на севере, там и остался. И семья там. Где теперь ездит, кто его знает. Лиду в армию забрали в первые же дни… А Коля дитя еще, шестнадцать годков, — в ополчение записался и отступил с нашими. Все на войне. И мы со стариком, видишь, воюем, как умеем.
Она как будто испугалась, что сказала лишнее, быстро взяла у Саши сало и бутылку самогона — привезенные ими гостинцы — и начала собирать на стол.
Смеркалось. Хозяин и Лялькевич почему-то замешкались во дворе. В домах напротив тщательно закрывали ставни. Саша сидела у окна и рассматривала семейный альбом — счастливую историю рабочей семьи: молодые хозяева, веселые дети, крестины, свадьба старшего сына, первый внук… Ни одной фотографии, которая говорила бы о горе. Альбом напомнил ей собственное недавнее счастье, и она, задумавшись, не услышала, как в дом вошли люди. Гудел незнакомый бас:
— А мы идем, видим — след саней. Пошли, говорю, браток, может, самогоночки из деревни привезли. Угостят.
Саша встревожилась: завернули чужие люди и могут помешать встрече. Она взглянула на человека, стоявшего впереди других, и успокоилась. Она ни разу в жизни не видела его, но узнала по описанию кузнеца: широкое, темное от копоти лицо с белыми бровями и шрамом на носу (когда-то отскочил кусочек раскаленной подковы), длинные руки с узловатыми черными пальцами. Руководитель подпольной группы завода, где немцы ремонтировали танки, — Дрозд (Саша не знала, кличка это или настоящая фамилия), кузнец, старый друг Алексея Софроновича. Он молча и осторожно, словно какую-нибудь хрупкую вещь, пожал Сашину руку. Из-за его спины выглянул круглолицый паренек, задорно-курносый, с ежиком белокурых волос. Он, наоборот, пожал Сашину руку крепко, весело ей подмигнул и, должно быть, так же, как всегда, когда знакомился с девушками, назвал себя: