Мы помнили только это и забывали о второй части сводки, где говорилось, что врагу удалось занять Ломжу, Брест. Очень хотелось услышать, что наши войска развивают наступление за границей, пусть хотя бы на одном направлении.
В обеденное время, когда расчеты по очереди ходили в столовую, мы с Сеней встретились возле орудия. Меня тянуло к нему, хотелось поговорить, услышать его умные, обоснованные рассуждения. Но после того, что произошло, приходилось оглядываться, нет ли поблизости Кидалы. Беседа не ладилась. Мы стояли и молча наблюдали, как о сосны на сопках разрываются тучи.
— Проясняется, — сказал я.
— Да. К вечеру будет летная погода, — заметил Сеня.
Люди, вероятно, никогда не проявляли такого внимания к небу, как теперь проявляем мы. Да и только ли мы? Нет, теперь все смотрят на небо, и совсем не для того, чтобы полюбоваться его красотой. Прелесть небесной голубизны исчезла, и нам больше нравятся низкие свинцовые тучи. Помню, я думал о том, какой день там, у нас, над Днепром. Неужели и Саша с таким же страхом смотрит на небо? Вероятно. Больно думать об этом…
Из землянки вылез связист Мельников. Увидев нас, оглянулся, несмело приблизился, шепотом проговорил:
— Слушай, Песоцкий, ты все знаешь… Скажи, Кобрин и Вильно далеко от границы?
— А что? — насторожился Сеня, он стал подозрительно-недоверчивым.
— Идут бои за эти города.
— Врешь! — вырвалось у меня.
Я хорошо знал Кобрин, жил там, когда ездил на преддипломную практику. В Вильно тоже был и тогда же проехал по многим дорогам, ведущим к границе.
— Я сводку принял. Только политрук приказал пока что никому не показывать.
— Дай! — попросил Сеня таким настойчивым голосом, что осторожный Мельников достал из кармана бумажку, развернул, но не выпустил из рук.
Сеня заглянул в нее, и я увидел, как дрогнули его губы, побледнело лицо. Он молча отошел от Мельникова. Я пошел за ним.
— Что там, Сеня?
Он остановился, взглянул на меня и проговорил тихо, но с болью:
— Петя, мы с тобой маленькие стратеги. И ты знаешь, я не паникер, не трус, напрасно на меня… Но теперь мне стало страшно. Там отступают… Сдают города… Наши города!..
Потом, когда сводка была переписана и прочитана во всех расчетах, меня тоже охватил страх. Почему наши отступают? Почему на третий день войны идут бои за Гродно, Кобрин, Вильно, Каунас?
Кто-то из товарищей предположил, что это стратегический маневр командования — наши отступают до старой границы, где возведены укрепления, куда более прочные, чем линии Мажино и Зигфрида.
Хочу верить в это!
Небо прояснилось, и мы стреляли по разведчику. Он шел на трехкилометровой высоте с юга на север: видимо, оглядывал железную дорогу.